Хрущевская «Оттепель» 1953-1964 гг
Шрифт:
Работа конституционной комиссии в 1962—64 годах вызвала огромный интерес в различных слоях общества. В ее адрес поступило значительное количество писем, излагавших мнения по тем или иным аспектам готовившегося Основного закона страны. Анализ этой обширной корреспонденции позволяет получить более точное представление об общественных взглядах по важным вопросам государственного строительства, об общественном видении путей развития страны. Одной из важнейших тем, волнующих граждан, были вопросы социальной справедливости и трудовых отношений, их отражение в проекте новой Конституции. Многие люди требовали конституционно усилить защиту человека труда, его прав. Для этого предполагались такие меры, как недопустимость увольнения ни под каким предлогом, невозможность увольнения по сокращению штатов лиц, проработавших на одном предприятии более 15 лет. [942] Очевидно, что ментальность советского общества отличало особое отношение к труду, к работающему человеку. В этом виделся определенный общественно-политический смысл, раскрывающий отличия социалистической экономической формации от капиталистической. Вот как о понятиях «труд» и «работа» размышлял в своем письме гражданин Боярский: «В словарях и справочниках, к сожалению, даются разные и довольно расплывчатые формулировки, но в общем теперь большинство грамотных людей подразумевает под «трудом» разумную, творческую, созидательную, полезную обществу деятельность, доставляющую эстетическое удовольствие трудящемуся, а под «работой» — действия, сопряженные с затратой энергии, направленные на осуществление объективной цели. Отсюда видно, что «работают» только машины, скоты и рабы. Поэтому ставить знак равенства между «трудом» и «работой», как это некоторые делают, значит издеваться над миллионами лучших людей, которые боролись и погибали за то, чтобы человек имел возможность «трудиться», а не «работать»». [943]
942
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 444. Л. 9.
943
Там же. Л. 2.
Такое специфическое отношение к трудовой деятельности, наполнение ее морально-политической значимостью во многом обусловливалось своеобразным общественным пониманием социальной справедливости, находившимся под большим влиянием уравнительных настроений. Именно этим объясняется поток писем в конституционную комиссию с требованием ограничения по доходам, имуществу и внесения соответствующих положений в Основной закон страны. К примеру, пенсионерка Израилова (г. Ташкент) писала: «…частное домовладение разрослось с небывалой быстротой. Дачи, коттеджи, холлы — чего только не понастроили, к стыду нашему, наши советские люди… Независимо от того, на трудовые или нетрудовые доходы выстроены дома, они должны быть отобраны в доход государства, как это было при Ленине». Гражданин Шевченко (г. Ленинград) предлагал законодательно изменить порядок наследования имущества физическими лицами с целью запрещения перехода по наследству предметов, представляющих историческую ценность, произведений искусства, некоторых предметов роскоши, авторских прав и т. д. Все это, по мнению автора письма, должно безвозмездно переходить в собственность государства. [944] Очевидно, что предлагаемые действия, направленные на стирание имущественной разницы между отдельными слоями населения, покоились на прочном фундаменте уравнительной психологии. Не случайно, что подобные предложения (ограничить, отобрать), как правило, сопровождались требованиями обеспечить право на жилье, недорогую одежду, продукты питания.
944
Там же. Л. 9.
Уравнительный принцип доведен до абсурда в письме гражданина Петроченко (Могилевская обл.). Он выдвинул идею о получению всеми гражданами СССР независимо от возраста и профессии одинаковой доли государственного дохода. «Все будут иметь единый интерес, — рассуждал автор письма, — направленный к одной цели — получить в следующем месяце больше или меньше (сколько заработает народ за месяц). Все будут работать — и старики, и дети, потому что частной собственности не будет, ее нужно ликвидировать. Дачи, участки, скот, квартиры будут государственными… Если кому мало часов работать и захочет он больше поработать, то пусть работает и больше, а плата ему больше других не должна быть — это общественная работа будет, а на общественной работе, кто будет больше работать, тому и почет будет больший. Таких в Советы будем выбирать и на руководящие работы. Будут и такие, которые вовсе работать не станут, а для таких государство силу применит и заставит силой оружия работать, как в заключении». [945] Перед нами не просто предложение, а целая модель общественного устройства. Вызывает удивление и недоумение, что подобного рода взгляды разделялись в то время многими.
945
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 473. Л. 161.
Примитивная уравниловка, пронизавшая советскую действительность, выставлялась как крупное достижение в деле обеспечения социального равенства. Если до 1917 года жалованье большинства специалистов превышало заработки рабочих в 20 раз, то в 1919 году разница в ставках составила 5 раз. В последующий период разрыв в заработной плате рабочих и ИТР уменьшился с 2,6 раз в 1932 году до 1,5 раза в 1960 году. [946] Однако общественное мнение считало это недостаточным, ущемляющим рабочего человека — создателя всех материальных ценностей. Раздавались требования законодательно оформить особое положение трудящегося в системе общественных отношений. Так, В. А. Панов (г. Ленинград) предлагал начать Основной закон страны такой статьей: «СССР есть социалистическое государство трудящихся, одна часть которых непосредственно занята производством материальных благ, а другая занята интеллектуальным трудом и способствует увеличению производства материальных благ». [947]
946
РГАСПИ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 54. Л. 6.
947
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 385. Л. 107.
Все эти идейные позиции базировались на безоговорочном признании трудящегося как основного производителя материальных ценностей, причем трудящегося, олицетворяемого исключительно с индустриальным трудом. В этом кроется ключ к пониманию психологии эпохи начала 60-х годов. Труд, не связанный с суммой неких физических усилий, не считался трудом как таковым. Именно отсюда стремление заставить «работать» руководителей, ученых, творческих работников, т. е. занять их конкретным физическим трудом. Большая часть общества не принимала тот факт, что понятие трудовой деятельности в период развертывания научно-технической революции все более приобретает научные, организаторские (менеджерские) функции. В этом проявилось общее непонимание (простых людей, элиты) меняющихся приоритетов мирового развития. Решающий вклад в народное хозяйство, по-прежнему, признавался за традиционными отраслями промышленности, а следовательно по уровню жизни работников этой сферы судили о социальной справедливости, определяли критерии трудовых и нетрудовых доходов.
Широко обсуждаемой темой стали вопросы выборных механизмов. Многие считали недостаточными предлагаемые меры по сменяемости депутатов Советов различных уровней. Основным недостатком избирательной системы называлась безальтернативность выборов. Так, гражданка Сидорова (г. Жданов) отмечала: «Даже у нашего антипода, в США, где 60 % избирателей или подкуплены, или отстранены от выборов, никто не знает, кто будет избран, а у нас всякий знает. В ГДР депутат избирается из пяти кандидатов. Наш существующий способ «избрания» — один кандидат на одного депутата — самый скверный из всех способов избрания в 130–140 государствах Земли». [948] В проект Конституции многие люди прямо предлагали записать, что в каждом избирательном округе должно регистрироваться и баллотироваться не менее двух кандидатур, где победителем считается набравший более 50 % голосов. Были и другие очень интересные предложения. В письмах Н. Б. Габриэля и А. Галадаускаса вносилась идея об учреждении поста Президента СССР, избираемого прямым голосованием всем народом, не более чем на два срока. [949] В письме М. Рудакова (г. Новокузнецк) предлагалось избрать «Охранный конституционный комитет» (прообраз Конституционного суда) для охраны и наблюдения за выполнением норм Основного закона страны. [950] Много предложений касалось вопросов борьбы с бюрократизмом, произволом чиновничества. Эти темы предлагалось оформить законодательно. В этой связи любопытно одно анонимное письмо, требующее включить в Конституцию СССР статью, предусматривающую текст и ритуал принесения на сессиях Верховных и областных Советов «Присяги на честность» должностными лицами, министрами, членами исполкомов. Вот ее текст:
948
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 444. Л. 14.
949
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 473. Л. 18, 58.
950
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 472. Л. 134–135.
«Я… заступая на этот высокий пост, торжественно клянусь честно, не жалея сил, служить своему народу. Если же я, по злому умыслу или нерадению, нарушу эту клятву или в корыстных целях израсходую не принадлежащую мне народную копейку на себя, на родственников или приятелей моих, или допущу в большом или малом другую корысть, пользуясь своим служебным положением, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, как жулика и проходимца». [951] Автор надеялся, что подобная мера будет сдерживать любителей наживы на ответственных должностях государственного аппарата.
951
Там же. Л. 192–193.
Значительное количество предложений поступило в конституционную комиссию от граждан по вопросам национальной политики и национально-государственного строительства. Большинство предложений сводилось к обоснованию необходимости упразднения понятия «национальность» и данной графы из различного рода документов (паспорта, анкет и др.). Это объяснялось естественными процессами консолидации национальностей в единую коммунистическую нацию, о чем, в частности, свидетельствовало приобретение русским языком статуса межнационального и постепенной трансформации его в язык коммунистического общества. Новая Конституция рассматривалась как ускоритель процессов ассимиляции. Распространению таких представлений способствовало отсутствие национальных экономик, границ и, как считалось, нужно было только найти оптимальную форму для национальной культуры и просвещения. В этой связи предлагалось сформировать национальные комитеты по вопросам культуры, передав в их ведение театры, школы, издательства. Создание таких комитетов предлагалось там, где была потребность в национальной культуре независимо от территории. К примеру, украинский комитет мог бы иметь отделения в Москве, Казахстане и др.. [952]
952
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 444. Л. 23–24.
Раздавались мнения и об упразднении республик на основе национального принципа, изжившего себя. Вместо этого, предлагалось формировать республики по экономическим районам, разделив СССР на 9—10 таких регионов: Дальневосточный, Западно-Сибирский, Уральский, Среднеазиатский, Закавказский, Приволжский, Прибалтийский, Центральный, Северный. [953] На действительно существовавшие национальные проблемы не обращалось никакого внимания, хотя многие уже давали себя знать. Например, в конституционную комиссию поступали письма по вопросу Нагорного Карабаха, с требованием передать его в состав Армянской ССР. [954]
953
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 385. Л. 11–12.
954
Там же. Л. 137.
Анализируя проект Конституции СССР, следует особо подчеркнуть наличие в нем серьезных изменений по отношению к Основному закону 1936 года, касающихся соотношения различных ветвей власти. Речь идет о желании авторов заметно усилить роль Верховного Совета СССР в структуре политической системы страны. На заседании конституционной комиссии (16 июля 1964 г.) этого настоятельно требовал Н. С. Хрущев. Он говорил: «Необходимо специально подчеркнуть большую роль Верховного Совета и других Советов в руководстве социалистической экономикой». [955] В этом же направлении шли и разработки ученых. В записке ВНИИ советского законодательства, направленной в конституционную комиссию, говорилось: «…в новой Конституции СССР целесообразно верховный Совет определить как орган, осуществляющий не только законодательные функции, но и верховного управления страной. В связи с этим отказаться от принятого в действующей Конституции (1936 года. — А.П.) определения Совета Министров как «высшего органа государственного управления», сохранив за ним наименование «исполнительный и распорядительный орган». [956] Усиление влияния и веса Верховного Совета СССР планировалось достичь посредством целого комплекса мер. Среди них — расширение сферы конституционного контроля, осуществляемого через создание Постоянного Комитета конституционного надзора, избираемого Верховным Советом; расширения круга органов, ведомств, к которым депутат ВС СССР вправе обращаться с запросом, это распространялось на все без исключения органы власти; увеличение количества постоянных комиссий с большими полномочиями по проведению в жизнь принятых законов и контроля за деятельностью исполнительных органов; более широкое освобождение депутатов от их основной работы для участия в деятельности комиссий. [957]
955
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 466. Л. 84.
956
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 444. Л. 43.
957
Там же. Л. 44–45.