Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
— Это, конечно, вовсе не значит, что если мы так сильны, то должны силой попробовать устойчивость капиталистической системы. Это было бы неправильно. Народы не поняли бы и никогда не поддержали тех, кто вздумал бы действовать таким образом{1387}.
Утром 1 октября, перед военным парадом и демонстрацией, имела место «сердечная беседа» Хрущева и Мао Цзэдуна{1388}. Она состоялась в резиденции последнего в Чжуннаньхае. Хрущев говорил о важности дружбы и сотрудничества между СССР и КНР, подчеркнув ответственность двух держав за обеспечение
— Именно поэтому Китаю нужно иметь ядерное оружие, но у нас его нет.
— СССР его имеет и готов защищать Китай как самого себя, — ответил Хрущев.
— Китай — великая суверенная страна, и ему самому надо обладать ядерными средствами, чтобы защитить себя в случае войны, — стоял на своем Мао. — Если СССР не склонен поделиться ядерным оружием, то пусть поможет технологией.
— Но производство ядерной бомбы обойдется вам чрезвычайно дорого и займет много времени, — продолжал разубеждать его советский лидер.
— Что ж, справимся собственными силами с американским бумажным тигром, — самоуверенно среагировал Мао.
Далее зашел разговор о культе личности Сталина. Мао высказал мнение, что решение XX съезда КПСС по этому вопросу вряд ли было обосновано в полной мере:
— Вы вправе решать ваши внутренние проблемы, но Сталин был вождем мирового революционного движения, в том числе — китайского. Такие проблемы следует решать не в одностороннем порядке, а совместно.
Хрущев оправдывался и при этом все более горячился. Мао же продолжал гнуть свою линию:
— Осуждение Сталина было поспешным и субъективным. Оно крайне осложнило обстановку в мировом коммунистическом движении и крайне затруднило отношения между нашими двумя партиями{1389}.
2 октября состоялось еще одна беседа{1390}. Хрущев информировал о своей поездке в США и встречах с Эйзенхауэром. Он подчеркнул, что среди американских политических деятелей ширятся настроения в пользу мирного урегулирования нерешенных спорных вопросов и что в настоящее время создаются вполне реальные возможности для дальнейших решительных шагов по пути укрепления мира. При этом он обратил внимание на необходимость избегать всего того, что может быть использовано реакционерами для того, чтобы снова вогнать мир в колею «холодной войны»{1391}.
— Мы не совсем понимаем вашу внешнюю политику, в особенности в отношении к Индии и по вопросу о Тайване, — сказал он. — Мы стоим на позиции мирного разрешения спорных вопросов. Справедливые требования КНР в вопросе о Тайване нам ясны. И мы их поддерживаем. Но мы не можем согласиться с тем, чтобы из-за Тайваня разгорелась мировая война{1392}.
В связи с этим советской стороной было высказано пожелание лучше информировать друг друга по важнейшим вопросам внешней политики.
— Нельзя считать нормальным такое положение, когда мы, союзники Китая, не знаем, что китайские товарищи предпримут завтра в области внешней политики. Ведь страны социалистического лагеря связаны между собой не только общностью идей и целей, но и союзническими обязательствами{1393}.
Хозяева «болезненно» реагировали на эти замечания. Временами беседа принимала
— Ваша линия по отношению к Неру является приспособленческой!{1394} Ведь он — агент империализма{1395}.
Понятно, что этот выпад не остался без ответа. Хрущев возразил:
— У нас другое мнение. Неру — самый прогрессивный индийский политический деятель вне компартии. Он проводит нейтральную политику на международной арене. Индия в отличие от Пакистана не подписала никаких военных договоров с США. Если бы Неру ушел, то будьте уверены, к власти пришли бы реакционные, проамериканские силы. Поэтому зачем отталкивать Неру, ослаблять его позиции?
— Раз КНР и СССР социалистические страны, то вы должны были выступить на нашей стороне в конфликте с несоциалистическим государством, — повышая голос, твердил Чень И.
— Китай и Индия спорят из-за территорий, расположенных высоко в горах и с редким населением, — не соглашался с ним Хрущев. — Разве из-за таких пустынных гор можно проливать кровь?
И стал рассказывать, как Советский Союз урегулировал территориальные проблемы с Турцией и Ираном.
— Вы рассуждаете неверно, — не соглашался с ним Чень И. — Китаю нужны эти районы. Они были захвачены у нас, когда Индия была колонией. Мы будем бороться за них до конца{1396}.
«Нервозно и обидчиво» воспринимали китайцы и другие критические замечания. В свою очередь Хрущев как издевательские воспринял замечания Чень И по поводу сделанных им в США заявлений о мирном сосуществовании, ответив на них грубостью, не подбирая слов{1397}. Как он потом объяснял на пленуме ЦК КПСС, китайскому гладиатору дали «самую решительную отповедь»{1398}.
А когда люди ругаются, они невольно теряют контроль над собой и порой начинают говорить самое сокровенное. В результате у Хрущева стал возникать вопрос, как Мао понимает мирное сосуществование, и вообще, считает ли он необходимым бороться за предотвращение войны, не склонен ли он рассматривать мирное сосуществование как временный тактический маневр? «Китайцы, — делился позже Суслов своими и, главное, Хрущева впечатлениями, — видимо, считают, что, поскольку силы мира и социализма превосходят силы войны, а в ближайшие 15-20 лет это превосходство станет решающим, необходимо лобовое наступление против капитализма путем прямого давления на него всеми средствами». А хозяева усиливали у гостей подобные впечатления, неоднократно и уверенно заявляя:
— США и другие империалистические страны не готовы в на-стоящее время к большой войне, и социалистическому лагерю это не-обходимо использовать{1399}.
На лице у Мао Цзэдуна появилась маска. По воспоминаниям Громыко, «он просидел весь обед рядом со своим главным гостем — Хрущевым, сказав не более десятка протокольных слов. Мои усилия и в какой-то степени усилия… Чень И положения не исправили»{1400}.
Несмотря на то, что беседа временами была «не совсем приятной», стороны нашли ее «необходимой и весьма полезной». Мало того, в конце беседы Мао посчитал необходимым заявить Хрущеву: