Хрустальная гробница Богини
Шрифт:
Последнее заявление Эдуарды заставило всех замолчать, только Марат порывался что-то возразить, но тут в салон влетел второй пилот и, увидев сидящих на своих местах пассажиров, вскричал взбешенно:
– Почему все еще тут?
– Они собираются возвращаться вместе с нами, – прояснил ситуацию капитан.
– Ничего не получится! Топливо рассчитано на «легкий» обратный полет! Без людей и техники. Так что выходите немедленно и выгружайте все свое добро. Мы улетаем.
– Покойничка тоже брать? – не изменяя своему насмешливому тону, спросил Ганди. – Или вам оставить для компании?
– Да, надо решать, – сказал капитан, –
– Труп возьмем с собой, – быстро решил помощник пилота. – Как приземлимся, вызовем милицию. Пусть они пока осматривают место преступления, отпечатки снимают, анализы сока проводят, вскрытие покойника делают. А уж свидетелей позже допросят, когда мы их в Москву доставим. Или пусть с нами послезавтра летят, чтоб на месте разобраться.
– Так и поступим, – согласился с ним капитан. – А теперь, господа, прошу всех на выход. И побыстрее!
Через пятнадцать минут самолет взлетел и отправился в обратный путь, оставив на земле тринадцать человек и одну кошку. Тринадцать, а не четырнадцать, так как Марат пожелал вернуться в Москву. И уговорить его остаться не смог никто, даже Ганди. Не помогло ни запугивание («Я на тебя в суд подам, гаденыш, за срыв съемок!»), ни слезные просьбы («Как друга прошу – останься!»), ни призывы к совести («Как я буду снимать без тебя, ты подумал?!»), ни посулы («Отдаю часть своего гонорара!») – Марат даже не вышел из самолета. Но надо отдать ему должное, все свое операторское оборудование он отдал Ганди. «Ты сам умеешь снимать, – сказал он режиссеру на прощание. – Мы же с тобой вместе начинали! Так что справишься… А лучше полетели вместе. И плевать на деньги! Я чувствую, эти горы погубят нас!» В ответ Ганди послал его на три известные буквы и, спустившись по складному трапу, зашагал к остальным.
Через две минуты самолет взлетел и, провожаемый тринадцатью парами людских глаз, скрылся в облаках.
– Когда он вернется за нами? – спросила Эва у Ольги Сергеевны, оторвав взгляд от поглотившего самолет неба.
– Как договаривались – послезавтра в семь. Если, конечно, погода будет летной…
– А если нет?
– Тогда сразу, как наладится.
Эва хотела выразить надежду на то, что погода не подведет, но тут к Ольге Сергеевне подлетела Дуда и начала трясти за локоть.
– Милочка, милочка, а где, собственно, жилье? – требовательно вопрошала она, не выпуская руки секретарши из своих цепких пальцев. – Я пока ничего, кроме вон того сарайчика, – она указала на крепкое двухэтажное здание бывшего аэровокзала, – не вижу. Надеюсь, это не дом госпожи Рэдрок?
– Нет, конечно. До него еще нужно ехать.
– На чем? Уж не на собачьей ли упряжке?
– Нет, на машине.
– О! Хоть одно благо цивилизации есть в этом диком краю!
– Долго ехать? – спросил подошедший к ним Пол.
– Пятнадцать-двадцать минут. В зависимости от состояния дороги. – Она повела подбородком в сторону асфальтового серпантина, ведущего вверх. – «Горный хрусталь» расположен выше… Там гораздо красивее и снега больше, а это немаловажно для горнолыжного курорта.
– Трассы там сохранились? – заинтересовался Пол.
– Трассы, может, и сохранились, но канатная дорога, которая вела к ним, не функционирует, а своим ходом до них добраться невозможно. –
– Слышала, Дуда, какой тебе облом? – обернулся к Эдуарде Пол. – До трасс не добраться. Выходит, зря ты лыжи с собой тащила…
Дуда, стоявшая в обнимку с новехонькими «карвингами», тяжело вздохнула. Она отдала за них пятьсот евро, плюс костюм горнолыжника, плюс специальные очки, плюс шлем, итого полторы тысячи, а все для того, чтобы покрасоваться на профессиональных трассах, изображая из себя бывалую лыжницу, да сфотографироваться во всем своем великолепии для истории. В архиве Дуды было море таких снимков. Она с аквалангом, она за штурвалом яхты, она готовится выпрыгнуть из самолета с парашютом, она пристегивает к поясу трос, собираясь взобраться на гору. Благодаря этим фотографиям за Дудой закрепился имидж крутой экстремалки без страха и упрека, чего она, собственно, и добивалась…
– Тем более такие, – продолжил лыжную тематику Пол. – Которые тебе совершенно не подходят.
– Почему это? – подозрительно спросила Дуда, решив, что он намекает на алый цвет пластика, а он, она знала, не очень ей шел.
– У тебя лыжи для опытных горнолыжников, предпочитающих агрессивный стиль катания. А ты, насколько я понимаю, пока новичок…
– Я уже каталась, – упрямо возразила Дуда. – Прошлой зимой…
– Одной зимы мало, чтобы уверенно стоять на таких «карвингах». Тебе бы надо было купить что попроще…
– Еще чего! Я выбрала самые дорогие, что были в магазине! Эти стоят пятьсот евро, – она самодовольно улыбнулась. – Последняя коллекция…
– Тебя развели, Дуда. Твои лыжи из прошлогодней коллекции. И стоят они триста пятьдесят евро. Так что, когда вернешься в Москву, сдай их обратно, а себе купи простенькие массовые лыжи.
– Нет, я не буду их сдавать! Я сломаю их об голову того гада, который мне их втюхал! – Дуда яростно потрясла лыжами. – Прошлогодняя коллекция! Обалдеть! Почти прошлый век…
Пол пытался успокоить ее, объяснив, что мода на спортивное снаряжение не так скоротечна, как на одежду, но Эдуарда все равно страдала, удрученная тем, что ее провели как «последнюю лохушку». Пока она костерила продавца-консультанта из спорттоваров, к Ольге подошли клипмейкер со своей ассистенткой.
– Когда поедем, дамочка? – хмуро спросил Ганди, которого предательство Марата привело в дурное расположение духа. – Все уже замерзают…
На самом деле никто не мог пожаловаться на холод, так как погода стояла чудесная. Ни ветра, ни снега, ни дождя, а южное солнце пригревало не по-зимнему жарко. Эва даже распахнула свой лисий полушубок от «Дольче и Габбаны», дабы немного проветрить вспотевшее тело, Клюв сорвал с головы меховую шапку, давая подышать своей блестящей лысине, а костюмерша Катенька, погребенная под грудой Эвиных вещей, вообще разделась, оставшись в свитере и джинсах. Всем было жарко, но у каждого на лице читалось блаженство. Как же, из холодной, слякотной, мрачноватой в это время года Москвы – да в этот солнечно-снежный рай! Тем более воздух в горах был такой, что его хоть пей. Эва так и делала. Втягивала его ртом, смаковала и глотала, ощущая приятную прохладу в легких. А пока пила-дышала, наблюдала за своими девочками.