Хрустальная ловушка
Шрифт:
Но в случае с Поздняковым происходило что-то странное — его тело не могли обнаружить ни приборы, ни собаки, хотя район поисков был предельно сужен и конкретен. Эту странность Пал Палыч относил к ритуальным жестам Приэльбрусья: горам всегда необходимо приносить кого-нибудь в жертву, чтобы они оставляли в покое всех остальных.
Языческая жестокость, но что поделаешь…
По утверждению Запесоцкой, которая якобы последней видела Позднякова, он, несмотря на предупреждение метеорологов, ошивался на трассе для фристайла. Это была заброшенная трасса, к западу от «Розы
Что потянуло туда Запесоцкую — понятно, она везде, как тень, бродила за своим ветреным молодым любовником. Но что заставило самого Кирилла выйти на нефункционирующую трассу, так и останется загадкой. Запесоцкая наблюдала за ним издали, чтобы лишний раз не нервировать возлюбленного, а когда пошла лавина, инстинктивно бросилась вниз и в сторону: трах трахом, а о собственной жизни тоже подумать не мешает. И когда Запесоцкая увидела вместо трассы девственно-чистый снег, она поняла, что спасти Кирилла может только немедленное вмешательство спасателей. Но следом за первой лавиной прошла вторая, и шансы Кирилла свелись к нулю. Науськиваемые Натальей Владиленовной спасатели проутюжили трассу вдоль и поперек, но так ничего и не нашли.
Очкастая дьяволица утверждала, что видела рядом с Кириллом какого-то лыжника, но и его тело обнаружено не было.
«Дохлый номер, — сказал сам себе Пал Палыч, — сливайте воду». Багаж Позднякова надо упаковывать и отправлять в Карелию, по последнему месту жительства.
Громко сморкаясь и тихо матерясь, Звягинцев натянул на себя мятый костюм, пристроил к подбородкам измочаленный галстук (секьюрити, что поделаешь, нужно соответствовать) и в который раз подумал, что его распирает, как на дрожжах: воротничок на шее не сходится и пуговицы на брюках застегиваются с трудом.
«Куда же меня тащит, мать твою, — в который раз подумал Звягинцев, с отвращением глядя в зеркало. — Прав Васька, нужно заняться этими гребаными лыжами, авось похудею…» Но это были только благие пожелания: за два года, проведенных на горнолыжном курорте, он даже близко к ним не подходил. А красивый спуск по слаломной трассе с отрогов виделся ему только в ночных кошмарах, приправленных радикулитом.
И, как обычно надев вместо горнолыжного костюма плащ-пальто на ватине и шляпу с заломленными полями (Вася считал ее неотъемлемым атрибутом частного детектива, и она приводила его в восторг), Звягинцев покинул свой номер.
В домике спасателей Звягинцеву долго не открывали.
Но чутье старого мента подсказывало ему, что за дверью кто-то схоронился. Пал Палыч даже догадывался, кто именно, — и это приводило его в ярость. Дверь сотрясалась под ударами его пудового кулака, явно намереваясь сорваться с петель.
— Открывайте, сволочи! — зычно кликнул Звягинцев.
Как будто послушавшись его призыва, дверь робко приотворилась, и в ней показалась разбойная физиономия Ахмета.
Звягинцев проворно сунул ногу в образовавшуюся щель.
— А… Это ты, Палыч! — Ахмет тщетно попытался изобразить на лице некое подобие радости встречи.
— Нет, это твоя девка из ресторана. — В свободное от остальных женщин время Ахмет активно шастал к одной из ресторанных официанток, напрочь лишенной груди и чувства ревности. — Ну и морда у тебя, Ахметка! Остается только кинжал в зубы и на стенд «Их разыскивает милиция».
— Завидуэш, старый черт! — беззлобно осклабился писаный черкесский красавец.
— Завидую, — сознался Звягинцев. Это относилось к поджарой, узкой, как каминная кочерга, фигуре спасателя.
— А я болэю, — непонятно зачем, добавил Ахмет. — Ангина, знаэш…
— Вижу, что болеешь, — промычал Звягинцев, оттесняя Ахмета от двери и просачиваясь в помещение.
Ахмет мягко отступал, с чисто восточным коварством сдавая позиции: он незаметно пододвинул низкую лавку, и Звягинцев, который не видел ничего, что находилось ниже его толстого живота, споткнулся о нее и едва не сломал себе шею.
Ахмет загоготал и скрылся за дверью, ведущей в большую комнату, служащую гостиной.
Звягинцев последовал за ним.
Ахмет быстро одевался. Он уже успел натянуть на себя брюки и теперь возился с рубашкой: торс Ахмета был покрыт невероятным количеством черных упругих волос, которые производили на женщин просто фантастическое впечатление.
Вот и теперь одна из них лежала на широкой низкой тахте, натянув простыню до подбородка. Ее одежда валялась на полу, рядом с тахтой. Звягинцев смерил ее скептическим взглядом: еще одна вырвавшаяся на свободу домохозяйка попалась на Ахметов крючок.
А точнее, мощный крюк.
— Значит, болеешь? — еще раз поинтересовался Пал Палыч.
— Никому нэ запрэщэно.
— А это, стало быть, лекарство. — Он кивнул головой в сторону застывшей под простынею женщины.
— Угу.
— Грелка, — тихо сказал Пал Палыч и легонько ткнул Ахмета кулаком в живот.
— Угу.
— Ты время зря не теряешь, — продолжал издеваться Звягинцев.
— Слушай, да! — Невозмутимый черкес наконец-то вышел из себя и прошипел:
— Нэ смэй так о женыщин!
— Ладно тебе.
— Сэрдцэ мое, собирайся, иди к подъемнику… Я скоро буду.
Девушка кивнула головой, не сводя взгляда со Звягинцева.
— Отвэрнис, папаша, — сказал Ахмет. Звягинцев повернулся к девушке спиной и направился в угол, к единственному в комнате письменному столу, там стояла Васькина печатная машинка — устрашающего вида «Ундервуд», похожий на богато инкрустированный гроб.
Сейчас «Ундервуд» был зачехлен, что страшно удивило Звягинцева: Васька никогда не позволял себе ничего подобного, он был слишком ленив, чтобы зачехлять и расчехлять машинку.