Хрустальное счастье
Шрифт:
– Когда я думаю, что она способна повторить это в присутствии Шанталь…
Он встал и быстро вышел из дворика. Винсен хотел было последовать за ним, но передумал. На качелях Мадлен, нахмурив брови, стала теребить клубок.
В свои три года Альбан и Милан бегали везде, и маленький Шарль старался повсюду за ними следовать. Должным образом проинструктированная молодая сиделка следовала за детьми, как тень, никогда не теряя их из виду.
У молодежи день вертелся вокруг бассейна. Сирил часами плавал кролем, стремясь набрать хорошую форму, Лукас и Поль соревновались в нырянии, Тифани и Лея учили подводному плаванию Пьера.
С прибытием Готье дом почти целиком заполнился, и пятеро кузенов были вместе с тем же удовольствием, что и раньше. Их солидарность, которая прошла через огонь, воду и медные трубы, вдруг проявилась по отношению к Мадлен. Мысль о доме престарелых появилась первым у Готье. Бедная женщина была еще вполне разумна между приступами, чтобы быть потрясенной резким изменением жизни. Мари и Винсен соглашались держать ее у себя на авеню Малахов, можно было нанять служанку на полную ставку в качестве компаньонки или нянечки, исходя из частоты приступов безумия. Средства Мадлен позволяли эти траты, которые в любом случае были бы ниже, чем содержание в специализированном заведении.
Винсен тут же согласился. Хотя он ее и не особо уважал, его тетя всегда занимала часть его жизни. Перспектива, напоминавшая заключение в психиатрическую больницу, заставляла его содрогнуться. Мари уклонялась от решения, хотя и чувствовала себя неуютно при мысли обо всей болтовне о прошлом, которую ее мать, казалось отныне могла им навязать. Удивление, вызванное рассказом о похоти Эдуарда, которую она хорошо запомнила, в то время оставило у всех болезненное чувство стыда. Эти унизительные события, о которых помнила Мадлен или пока помнила, потому что ее память все больше стиралась. Было ли возможно, чтобы в течение такого долгого времени она скрывала свои горести, свои разочарования, возможно, свои комплексы? Поняла ли она истинную роль своего «бедного» Эдуарда?
Чтобы избежать недоразумений, Мари решила, что пришло время поговорить. Лучше было один раз поставить вопрос перед всеми и решить, наконец, то, что долгое время откладывалось. Однажды вечером Винсен собрал всю семью в библиотеке, кроме детей, которые уже спали, и Мадлен, которой молодая сиделка понесла отвар. Не вникая в детали и стараясь оставаться равнодушным, он рассказал молодым людям о драме, которая тридцать три года назад явилась причиной смерти Юдифи и Бет, и под конец об убийстве Эдуарда. Две невинные жертвы и мерзавец: три преступления, никогда не подвергавшихся суду, никогда не прощенных.
Никто не пытался прерывать Винсена, даже Ален, который сидел в своем любимом кресле, погрузившись взглядом в книги. Сирилу, Лее и Полю правду было трудно принять – их дед играл самую подлую роль в семье, но Тифани и Лукас, казалось, были так-же шокированы, как и их кузены.
– Мы не хотим выкапывать всю эту грязь, – заключил Винсен. – Только благодаря Мадлен, которая теряет рассудок, вы узнаете правду и будете смотреть на вещи через то, что она может сказать… Есть более точный рассказ об этих событиях, но я не вижу смысла в том, чтобы читать его вам. Это прошлое, мы его преодолели, а вам сделать это будет проще. Как вы знаете, семью не выбирают!
На этих словах Ален, наконец, поднял глаза на него, потом улыбнулся. Преодолеть прошлое? Да, они сделали это, но не так просто, как Винсен пытался объяснить.
– Есть один вопрос, который я хочу задать, – сказал вдруг Лукас.
Избегая взгляда сестры, он должен был собрать всю свою смелость, чтобы закончить:
– Так как Виржиля с нами нет, надо будет кому-то ему об этом рассказать…
– Я уже это сделал, – ответил Ален. – Но ты молодец, что заботишься о брате.
Длинная пауза последовала за сообщением, пока Даниэль не взял слово:
– Пока мы говорим на такие деликатные темы, может, мы этим воспользуемся?
София попробовала его удержать, но он встал с кресла и подошел к Сирилу, который сидел на ковре у ног Тифани.
– Что ты об этом думаешь? – с нежностью спросил он у него.
– О чем? О Виржиле? Ты, правда, хочешь знать?
– Мы все хотели бы знать, – сказал Ален, не сдвинувшись с места.
– Во мне есть еще много..! злости. Меньше, чем раньше, это правда, но…
Он колебался, и Ален закончил за него:
– … но ты не готов с ним встретиться?
– Нет!
– Ни дать ему извиниться?
– Ему? Извиниться? Можно подумать, что ты его не знаешь!
– Знаю, и лучше, чем ты. Он прекрасно представляет, что ты его не простишь и не забудешь все это. На самом деле, он как раз хотел, когда ты будешь к этому готов, сказать тебе до какой степени он сожалеет.
Любому другому он ответил бы резко, но он испытывал к Алену особую нежность, что заставило его быть сдержанным. К тому же положение его дяди было щекотливым, потому что он продолжал заботиться о Виржиле, жить и работать с ним, в то время как вся семья старательно его избегала, включая Винсена.
– Я не прошу никого делать вид, что Виржиля не существовало, – пробормотал он, наконец. – Что касается меня, я не хочу его видеть, это все.
– До каких пор? – побеспокоился Ален.
– Почему ты меня об этом спрашиваешь?
На свету его лицо было выразительным. Шрамы остались неизгладимыми, правый глаз слепым, и очевидная асимметрия лица делала его совсем не похожим на того обаятельного молодого человека, каким он был раньше. Однако Ален выдержал его взгляд не моргая, не выражая никакого сочувствия.
– Есть еще один вопрос, Сирил. Ты, может быть, не готов ответить на него сегодня, я задам тебе его позже.
– Оставь его в покое! – сухо бросила Тифани.
Сирил махнул в сторону своей жены, как будто хотел утихомирить ее, и продолжал смотреть на Алена.
– Хорошо, – согласился он, наконец.
Другие не поняли, с чем именно он был согласен, как всегда Ален улыбнулся. Он, правда, был единственным, кто вызывал доверие у молодых людей, он единственный мог добиться от них того, что другие даже не думали требовать. Винсен рискнул взглянуть на Тифани, которая больше не возражала, потом перевел взгляд на Алена, внезапно испытав порыв восхищения им.