Хуадад-Сьюрэс
Шрифт:
– Чего? – опешил Питио.
– Д-д-д-двух. М-м-м-мне с-с-с-с-сказали с-с-с-с-следить.
– Ты нас что, боишься? – спросил Питио. Дэнлир почувствовал сильное желание отвесить тому затрещину.
– Нееееееееет, – молодой человек поднял голову и улыбнулся стражнику. Тот тут же отвел взгляд. – М-м-м-мама г-г-г-говорит, с-с-с-ст-ст-стража п-помогает. Вы м-м-мне п-поможете?
– Ты из тех пастухов, что сейчас в Стреле? – спросил Дэнлир.
– Ага, – юноша обратился к старшему стражнику, и настала очередь того неловко разглядывать деревья над серой шапкой-колпаком. – М-м-меня в-в-в-вз-вззз-взяли
Дэнлир ловил на себе красноречиво скривленное лицо Питио, полное смеси омерзения и нетерпения. Его явно раздражало заикание и так не самой содержательной речи. А Жуфро, тем временем, добавил к ней еще и завывания.
– Маммаааааа б-б-бууууудет п-п-плааааакать. Не х-х-хочууууууууу, чтобы мама п-п-пл-плакалаааааааа.
«Какого Акхара они такого одного в лес отпустили?»
– Тебе надо вернуться к остальным, – сказал старший стражник, пытаясь звучать убедительно, но ласково.
– Неееет! Йа-йа-йа н-н-найду! Йа-йа-йа уж-же н-н-не в-в-в-вернулся к н-н-н-н-ночи. Н-н-н-н-не в-в-в-в-выполнил об-об-об-обещание. Р-р-р-ругать б-б-б-будут. А йе-йе-если н-н-н-найду, н-н-не б-б-б-б-будут.
Теперь Дэнлир понял, почему пастухи выглядели взволнованными, когда солнце село. Но почему не упомянули о божевольном вовсе, хотя языками чесать были горазды?
– Спорим, его нарочно отправили в лес в надежде, что его волки сожрут? – негромко спросил Питио, пока заикающийся продолжал причитать.
– …У р-р-рыжей г-г-гнойник н-н-на ухе. А у ч-ч-ч-черной б-б-б-б-бубенчик. Б-б-б-был с-с-с-след…
Старший стражник поджал губы. «Вот почему пастухи не особо напрашивались провожать этого Гаспара. Боялись повстречать того, кто должен был потеряться в лесу. Наверное верили, что так будет лучше. Несчастной матери этого выродка так точно». Дэнлир не считал себя злым человеком. Но сказать, что однозначно осуждал поступок деревенских, тоже не мог. И сопровождать юродивого, перечеркивая возможность вернуться ко Дню Лета домой, не собирался.
– Мы там проезжали сегодня, – сказал Дэнлир, кое-что придумав. – И видели таких коз в стаде. Правда, Питио?
– Да, да, наверно, – отмахнулся второй стражник. – Может, мы поедем? Пока он опять не начал свою бесконечную…
– П-п-п-правда? В-в-в-в-видели? Ч-ч-ч-черную с б-б-б-б-бубенчиком? И Р-р-р…
– Ну, понеслась, – молодой стражник закатил глаза.
– …Р-р-ры-ры-рыжую с г-г-г-гнойник-к-ком?
– Да, – Дэнлир кивнул с улыбкой безграничного счастья на лице. Божевольный, до этого попеременно поворачивающий голову, то к одному, то к другому всаднику, вдруг застыл, уставившись на своим стоптанные башмаки. Через несколько секунд ступора он запрыгал, хлопая в ладоши и смеясь. И каждая из составляющих этого действа была неправильной и отталкивающей: Жуфро не прыгал, а лишь пружинил на соединенных вместе ногах, сгибая их в коленях, но не отрывая от земли; хлопая, он продолжал держать ветошь, то есть просто бил ладонью по веткам, осыпая себя и дорогу трухой; а его смех в принципе был больше похож на крик осла, испугавший лошадей.
– Прекрати это! – заорал Питио, выхватывая дубинку, за которую тут же схватился Дэнлир.
– Оставь, – холодно приказал возрастной стражник молодому.
Проиграв непродолжительную битву взглядов, молодой человек вновь пристегнул дубинку к поясу и, фыркнув, плюнул под ноги неудачливому пастуху. Юродивый этого не заметил: он уже перестал хохотать, отвлекшись на растрепавшиеся веточки. Высунув кончик языка, Жуфро внимательно их рассматривал, выбирал сломавшиеся и выкидывал.
– Почему мы еще здесь? – сдавленно спросил Питио.
Божевольный повернулся всем телом к старшему служителю закона, видимо, признав в нем более дружелюбного, и доверительно прошептал, тыкая в лицо своей находкой.
– Ч-ч-ч-черненькая л-л-л-любит т-т-такие г-г-г-грызть. Д-д-д-думаете ей п-п-п-п-понравится, г-г-господин с-с-с-служилой?
– Да, разумеется, – промямлил Дэнлир, стараясь не смотреть на косоглазое лицо.
– Й-й-й-й-йа х-х-х-хотел ее им-ими п-п-п-п-пр-пр-приманить.
«Ты что, стал еще больше заикаться?» – печально подумал седой мужчина, начиная жалеть о собственной человечности.
– Прекрасная идея, – прыснул в кулак молодой стражник. И, судя по лицу, тут же пожалел об этом, так как божевольный повернулся к нему.
– Йа-йа-йа-йа еще с-с-с-с-с-с-следы ис-ис-искал, – похвастался Жуфро.
– М-м-молодец, – передразнил молодой стражник, после чего вытащил ногу из стремени и пнул юродивого в грудь так, что тот упал. – Во имя Богов, поехали уже!
– Не гоже над божевольными издеваться, – покачал головой седеющий всадник. – Вернется к тебе это. Отродья Брутана…
Но молодой служитель порядка, не дослушав предостережение, пришпорил Бойкую. Пастух довольно бодро поднялся и вновь обратился к оставшемуся патрульному:
– А в-вы т-т-т-точно их в-в-в-видели? Там м-м-м-много к-к-к-козочек.
– Ага, – вздохнул старший стражник, думая о том, что такого ужасного в другой жизни могла натворить мать несчастного ублюдка. – Черная с бубенцом и рыжая с гнойником на ухе. На привязи были. Видать, что б снова не убежали.
После окончания повторного радостного припадка, Дэнлир заговорил как можно более ласково:
– Возвращайся к остальным, пока не стемнело. И так уже далеко в лес забрел.
И, не дожидаясь бесконечного заикающегося ответа, мужчина стукнул каблуками бока Пыльной. Обернувшись, он увидел постепенно уменьшающуюся кривую фигуру, то ли яростно машущую ему на прощание, то ли отгоняющую от себя невидимый рой ос.
Через несколько крутых поворотов Змеиной тропы Дэнлир нагнал ожидающего его Питио, и они продолжили свой путь до Хуадад-Сьюрэс, так и не встретив ни господина в красном кафтане, ни распутную минью и ни одного волка.
7
Божевольный Жуфро махал удаляющемуся стражнику, глядя, как уменьшающийся круп серой в яблоках лошади, то пропадал, то вновь появлялся на холмистой тропе, пока не скрылся за очередным резким поворотом. Когда и стук копыт растворился в птичье-звериной трели, рука, наконец, опустилась. Молодой человек застыл посреди дороги, прислушиваясь со всей тщательностью, после чего выпрямился и расправил плечи, сразу сделавшись выше. Его лицо приобрело если не благородные черты, то уж точно не черты юродивого.