Хуадад-Сьюрэс
Шрифт:
Как и любому наемнику из Малании мальчику были не интересны биографические сведения о нанимателях или целях, поэтому он ничего не знал о личности любовницы герцога. Все, что убийца мог о ней сказать, это то, что не назвал бы ее сон чутким. Женщина потянула на себя одеяло, сместившееся от предсмертных судорог ее покровителя, перевернулась на бок и затихла.
Выждав несколько секунд, убийца практически стек с кровати, не только не потревожив покой спящей, но и не запачкавшись в продолжающем растекаться озере крови. Как только маланиец оказался ногами на полу и выпрямился, его сердце прекратило свою спокойную работу и, затрепыхавшись, рухнуло куда-то в брюхо: он увидел изголовье ложа. На мгновение
Испуг, так быстро сместивший воодушевляющую гордость, поспешил уступить место яростной злобе. Мальчик вырвал свою каму из шеи отозвавшегося хлюпаньем трупа и метнул оружие в большую картину, изображающую, без сомнения, Ракгара – славного сына величайшего из Великих. Маланиец знал, что людям-заклинателям и тем более чистокровным стиям нужно в первую очередь калечить руки, иначе могут возникнуть проблемы, но пожелал повторить позу нарисованного воина, затейливо проводившего время с женой.
Медленно подходя к полотну, наемник ругал себя, беззвучно шевеля губами. Он не хотел выказывать непочтение духу, и все еще считал свою забаву стоящей, явно впечатлившей жертву в последние секунды жизни. Но то, что он не заметил, как по воле стия начали расти металлические шипы и колья, едва не распоровшие его, было непростительным. Довольно шумно втянув носом воздух, молодой маланиец высвободил из полотна свое оружие. Поглядел на окровавленное ложе поверх лезвия из черной стали – металла, который невозможно заклинать, – и вернулся к телу герцога за трофеем. Пока мальчик извлекал жилы, он искренне дивился тому, как вавстравийка продолжала наслаждаться миром грез.
Движение воздуха, скользнувшего по волосам, привлекло внимание наемника к закрытому окну, в котором, видимо, притаилась щель. Убийца сразу перехотел уходить по уже зачищенным коридорам, решив спуститься из окна и тихо умертвить несколько стражников еще и в саду. Обледеневшая стена и скрипучий снег будут непростыми препятствиями, которые помогут ему доказать самому себе, что он не просто везучий, а хоть чего-то стоит. На просьбу нанимателя обойтись наименьшим числом непричастных жертв уязвленному мальчишке было плевать.
Покинуть место преступления юному маланийцу, уже доставшему из небольшого заплечного мешка моток веревки и аккуратно вглядывающемуся во тьму, царящую снаружи, помешала женщина. Ведь каким бы крепким ни был сон любовницы герцога, он явно был тревожным, так как та в очередной раз перевернулась, обнажив значимую часть своих прелестей и обняв одеяло, которое должно было их прикрывать. Кинувший прощальный взгляд на ложе мальчишка не смог сдержать интереса.
Женщина спала. Золотые волосы рассыпались по подушке шелковым ореолом. Вытянутое лицо с длинным острым носом и вздернутыми бровями хмурилось и шевелило тонкими губами. Худые белые руки крепко прижимали к себе голубую ткань, закрывая маленькие грудки, однако, спина, талия, подтянутые бедра обнажились перед неотступным оком ночи. Перед желтыми глазами убийцы.
Маланиец не находил ее красивой – тощая, поджарая – он не сомневался, что, если до нее дотронуться, твердость мышц под бледной кожей не уступит его собственным. Наемник слышал, что любая вавстравийка умеет обращаться с оружием. Но он был молод, и еще не имел собственной жены, поэтому отвести полный юношеской завороженности взгляд оказалось ему не по силам.
Женщина спала. А граница между голубой и черной от крови тканью уже почти дотянулась до нее, несмотря на колоссальные размеры ложа. Со стороны убитого алые капли одна за другой едва слышно падали на пол. Ни этот звук, ни тошнотворный металлический запах, пропитавший комнату, не мешали сну любовницы убитого. Чего говорить о стоящем над ней пришельце, который был не громче ее собственного дыхания. Бесшумный гость провел рукой по воздуху над ее изгибами.
Вдруг маланиец почувствовал присутствие. Затем увидел боковым зрением, как смутные очертания, только лишь напоминающие человеческие, словно ткутся из теней. Мальчик знал, что стоит ему повернуть голову, чтобы постараться рассмотреть своего потустороннего спутника, как того уже не будет на прежнем месте. Было ли это верным духом, желающим ему помочь, или чем-то иным, враждебным и неизвестным, – юный наемник не знал, – но всегда, когда это появлялось, все нутро маланийца скручивалось от смеси ужаса и благоговения.
Бесполый голос, не имеющий силы, высоты, тембра – ничего, кроме сладкого давления. Будто отчетливый шепот, странно громкий, мгновенно заставивший вспотеть, но едва ли отличимый от собственных мыслей и уж точно не способный потревожить чужой сон. «Давай», – искушал его голос, – «ты ведь хочешь. Развлеки нас обоих. Раскрась все красным. Докажи, что никто, пусть даже Правитель, не имеет права спокойно спать, пока живы лучшие из лучших. Давай. Ты не веришь, но она воин. Попробуй. Сильный противник и вкусная женщина… Первая женщина… Разорви ночь криком. Развлеки нас обоих…» Мальчик отпрянул от ложа. «Нет. Я не буду слушать. Уже скоро я смогу выменять себе жену. Я не хочу чью-то женщину».
«Она ничейная. Ты ее такой сделал. А теперь сделай ее своей. Давай». Маланиец сглотнул. Свет догорающих свечей с издевкой отразился в скатившейся по щеке слезе. «Нет. Нельзя. Здесь… все другое. Я не смогу забрать ее. Она не подарит мне сына». «Убей. Ты же хочешь. Убей не как женщину, а как воина. Ты же жаждешь увидеть вавтравийку в деле. Победи, а потом убей. Разрежь, разруби, поломай, разорви». «Молю, замолкни! Мне разрешили убрать на своем пути всех солдат, но никого больше. Я должен сделать работу чисто. Должен. Она… она осознает свою никчемность, когда поймет, чего избежала. Поймет, как ей повезло».
Женщина шумно вздохнула и открыла глаза.
Сказ о сотворении Мира. Отрывок первый
«Но лишь казались пустыми бескрайние просторы бесконечности. Переплетаясь в недоступных смертному разуму формах, шесть сил, первооснов всего сущего, заполняли собою всеобъемлющее пространство. Были то воздух, земля, дерево, огонь, металл и вода. <…> Путаясь и закручиваясь, но никогда не объединяясь, сии первородные материи кружили, следуя наивысшему ритму <…>.
Но однажды сплелись все шесть сиих субстанций в одном месте столь плотно, что произошло их слияние в ранее невиданную материю, <…> выделилась она из нескончаемого водоворота крутящихся сил совершенно новой сущностью, имеющей сознание и форму. <…> Тело его было неописуемо прекрасным, ибо соткано было из шести первозданных и древнейших сил, что не могли стать причиной уродства или несовершенства. Разум его был настолько острым, что, будучи единым со всем, что его окружало, осознавал он свою особенность и причины ее <…>, ощущал и свою обособленность. <…> Научился он по прихоти своей сливать воедино первородные материи, что наполняли его, создавая вне собственного тела нечто новое и ранее никогда не существовавшее. <…> И стал он Первым Великим. И нарек он себя Куперусом. <…>