Худей! (др. перевод)
Шрифт:
«И никто бы из цыган (за исключением жонглера), — подумал Халлек, — не нуждался бы в подобном пояснении».
Вилли поднялся и вяло побрел домой под холодным дождем. В спальне горел свет: Хейди ждала его.
Не патрульный жокей. Тут не было нужды в возмездии. И не Арнкастер… отвернулся от денег, потому что не мог поступить иначе.
Дункан Хопли?
Хопли, возможно. «Очень возможно, — поправил себя Вилли. — С одной стороны, Хопли всего лишь некая порода натренированного пса, чьи инстинкты направлены на сохранение хорошо смазанного деньгами Статус
А вот это уже посерьезней, не так ли?
«Промахи с расследованием? Черт, Вилли, не смеши меня! Упущение в расследовании — это грех невнимательности. А что сделал Хопли, так это облил грязью жертву, объявив ее виновницей происшествия. Начав с подозрительного отсутствия анализа выдоха. Явно покрывательство. Ты знал это, и Гари Россингтон знал». Ветер становился все сильнее. Дождь — безжалостнее, Вилли видел, как капли молотят по лужам улиц. Вода имела необычный, полированный вид под янтарным освещением высоконадежных уличных светильников Фонарного проезда. Наверху потрескивали, жаловались сучья деревьев, Вилли встревоженно поднял голову.
«Я должен повидаться с Дунканом Хопли».
Что-то блеснуло. Что-то, что могло стать искоркой идеи. Потом Халлек вспомнил одурманенное, изможденное лицо Леды Россингтон… «С ним сейчас трудно говорить, это происходит и внутри у него, понимаешь?»
Не сегодня. На сегодня достаточно.
— Где ты был, Вилли?
Она лежала в постели. Лампа для чтения освещала ее лицо. Сейчас она отложила книгу на покрывало, взглянула на него, и Вилли увидел темные, коричневые провалы у нее под глазами. Эти провалы не переполнили его жалостью… по крайней мере, сегодня.
Мгновение он раздумывал, не сказать ли: «Я заходил к Гари Россингтону, а поскольку его не было, я прикончил несколько порций мартини с его женой. Столько выпивки, что хватило бы Зеленому Великану, будь он в настроении. И ты никогда не отгадаешь, что она рассказала мне, Хейди, милая. Оказывается, Гари Россингтон, который как-то в полночь на Новый год ухватил тебя за молочную железу, превратился в аллигатора. А когда он помрет, они смогут сделать на нем бизнес: новые бумажники из кожи судьи!»
— Нигде, — ответил он. — Просто гулял. Бродил.
— Ты пахнешь так, словно свалился в можжевеловый куст.
— Образно говоря, ты права. Только я свалился в пивную.
— Сколько ты выпил?
— Пару.
— По запаху ближе к пяти.
— Хейди, ты ведешь перекрестный допрос?
— Нет, дорогой, но я хотела бы, чтобы ты не тревожился так. Эти врачи определят, что с тобой, когда изучат результаты тестов на метаболизм.
Халлек хмыкнул.
Она повернула к нему взволнованное, испуганное лицо.
— Я благодарю бога, что это не рак.
Он подумал… и едва не сказал, что ей легко оставаться снаружи, только наблюдать за градацией ужаса. Но он не сказал этого, его чувства,
— Извини, — сказала она. — Это… уже, кажется, трудно сказать что-то, что было бы верным.
Снова сверкнула ненависть, горячая и жгучая. Вдобавок к джину, это только заставило его почувствовать себя более угнетенным и физически нездоровым. Потом чувство дискомфорта исчезло, оставив стыд. Кожа Гари превращается в бог знает что, пригодное только для показа в балагане. Дункан Хопли может чувствовать себя великолепно, или же Вилли поджидает там еще что-то похуже.
Черт, потеря веса, это ведь не самое плохое, а?
Вилли разделся, позаботившись сначала выключить лампу, обнял Хейди. Она сперва казалась застывшей, но потом, когда он уже начал думать, что из его затеи ничего не выйдет, размякла. Он услышал ее рыдания, которые она пыталась сдержать в себе, и бесстрастно подумал, что если все книги правы, если можно обрести благородство в бедствии и выковать характер в несчастье, тогда он оказался паршивым работником как в приобретении благородства, так и в укреплении характера.
— Извини, Хейди, — попросил он.
— Если бы я могла сделать хоть что-нибудь, — всхлипнула она. — Если бы я только смогла, Вилли, ты же знаешь.
— Ты можешь, — сказал он и коснулся ее груди.
Они занялись любовью. Он начал думать: «Этот раз будет только для нее», но обнаружил, что в конце концов занялся собой. Вместо того, чтобы видеть испуганное лицо Леды Россингтон, ее блестящие в темноте глаза, он уснул.
Утром весы показали 176 фунтов.
Глава 12
Дункан Хопли
Вилли договорился о кратком отпуске для проведения серии анализов на метаболизм. Кирк Пеншли почти сразу с неприличной поспешностью согласился посодействовать его просьбе, оставив Халлека лицом к лицу с правдой, о которой он еще недавно не подозревал: они хотели от него избавиться. Со своими исчезнувшими двумя из трех подбородков, с выступившими скулами, проступившими костями лица, он превратился в привидение — призрак своей формы.
— Конечно, да! — ответил Пеншли почти прежде, чем Вилли успел выговорить свою просьбу. Пеншли говорил с чрезмерно сердечной интонацией, голосом, который люди приобретают тогда, когда знают, что имеют дело с чем-то серьезным, но не желают это показывать. Опустив глаза туда, где раньше находилось брюхо Вилли, Пеншли добавил: — Берите отпуск на любой срок, Вилли.
— Трех дней вполне хватит, — ответил Халлек, а потом перезвонил из платного телефона кофейни Баркера, сказать, что потребуется еще три дополнительных дня. Может быть, больше трех дней, да… но может быть, не для тестов метаболизма… Идея вернулась, поблескивая… Еще не надежда, что-то обещающая, но уже что-то.
— Сколько еще дней? — спросил Пеншли.
— Не знаю точно, — ответил Халлек. — Может, две недели или месяц.
На другом конце линии замолчали. Халлек понял, что Пеншли разбирает подтекст. «Что я хочу сказать, Кирк, так это то, что не вернусь никогда. Они окончательно поставили диагноз рака. Когда вы увидите меня, Кирк, я буду лежать в длинном ящике с шелковой подушкой под головой».