Худей! (др. перевод)
Шрифт:
Наступила долгая пауза, потом слово выплыло из почтовой щели, как письмо, полное дурных сообщений.
— Да.
— Когда? Где?
Без ответа.
— Хопли, вы знаете куда направились цыгане из Рэйнтри? Вы знаете?
Без ответа.
— Я должен поговорить с вами! — в отчаянье произнес Вилли. — У меня появилась идея. Я думаю…
— Вы не сможете ничего сделать, — зашептал Хопли. — Это зашло слишком далеко. Вы понимаете, Халлек? Слишком… далеко…
Снова вздох — шелестящий, угнетающий.
— Это шанс! — яростно произнес Халлек. — Неужели вам уже безразлично, что с вами произойдет?
Без ответа. Вилли подождал,
Стараясь не слышать этот голос, Вилли схватился за ручку входной двери, открыл ее и вошел.
Он узнал неясную тень в дальнем конце холла. Открылась дверь слева: тень вошла туда. Зажегся тусклый свет. По полу холла протянулась длинная вытянутая тень, преломляющаяся на подъеме стены, где висела фотография Хопли, получающего награду клуба Кружок Фэрвью. Бесформенная тень головы легла на фотографию, как предзнаменование.
Вилли прошел по холлу, начиная пугаться… Какой смысл дурачить себя самого? Он уже наполовину приготовился, что дверь у него за спиной захлопнется… «А потом из темноты выскочит цыган и схватит меня сзади, как в финальной сцене из дешевых фильмов-ужасов. Вот сейчас! Давай, ублюдок, твой выход!» Но трепыхающееся сердце Вилли не думало успокаиваться.
Он вдруг понял, что в небольшом доме Хопли царит неприятный запах — запах медленно портящегося мяса. Вилли замер у открытой двери. Комната походила на кабинет, но света было так мало, что наверняка сказать было нельзя.
— Хопли.
— Заходите, — прошелестел бумажный голос.
Вилли вошел.
Это действительно был кабинет Хопли. Он увидел довольно много книг, больше, чем мог ожидать, на полу лежал теплый, турецкий ковер. Комната была небольшая, при других обстоятельствах, вероятно, удобная и уютная. В центре стоял стол белого дерева с лампой Тензора. Хопли так изогнул шейку лампы, что колпак находился всего в дюйме от поверхности стола, высвечивая яркий концентрический кружок на листе бумаги. Остальная комната — холодная страна теней. Сам Хопли выглядел человеческим контуром, сидящим в кресле.
Вилли переступил порог и сел в углу, сознавая, что выбрал самый дальний от Хопли стул. Тем не менее он обнаружил, что напрягает зрение, чтобы увидеть Хопли отчетливей. Это было невозможно. Человек был всего лишь силуэтом. Вилли показалось, что Хопли вот-вот вскинет лампу, так что свет вонзится в его Вилли, глаза, а потом, наклонившись вперед, закричит, как коп из фильма сороковых: «Мы знаем, что это сделал ты — Макгониган! Не пытайся отрицать! Признавайся! Признавайся, и мы дадим тебе сигарету! Признавайся, и мы дадим тебе холодной воды!»
Но Хопли сидел, откинувшись в своем кресле. Послышалось мягкое шуршание, когда он положил ногу на ногу.
— Ну? Вы хотели войти. Вы здесь. Выкладывайте вашу историю, Халлек, и убирайтесь. Вы не тот, кого я люблю.
— Я и у Леды Россингтон в любимчиках не ходил, — ответил Вилли. — Если откровенно, мне
— Сколько вы выпили, когда сбили ее, Халлек? Я догадываюсь, что если бы Том Рэйнджли провел контрольную пробу выдоха, маленький баллончик взлетел бы под самые небеса.
— Ничего я не пил. Никаких наркотиков, — ответил Вилли. Его сердце все еще стучало, но теперь им управляло скорее бешенство, чем страх. Каждый удар отзывался рикошетом болью в голове. — Вы хотите знать, что произошло? Да? Моя жена из шестнадцати лет совместной жизни выбрала именно этот день, чтобы отдрочить меня в машине. Она никогда ничего подобного не делала раньше, и я не имею малейшего понятия, почему она решила все сделать именно в этот день. Так что пока вы и Леда Россингтон, как вероятно и Гари Россингтон, занимались тем, как бы свалить всю ответственность на меня, ведь я находился за рулем, я занимался тем, что валил всю ответственность на нее, поскольку ее рука находилась в моих штанах. А она, вероятно, во всем обвинила бы Судьбу, Рок, или что-нибудь в этом роде, и перестала бы беспокоиться.
Хопли хмыкнул.
— Или вы хотите, чтобы я рассказал вам, как на коленях молил Тома Рэйнджи не брать у меня контрольного теста на виски и анализа крови? Или как я плакался на вашем плече, упрашивая не напирать на расследование и вышвырнуть цыган из города?
В этот раз Хопли даже не хмыкнул. Он просто сидел молчаливым истуканом в своем кресле.
— Не слишком ли поздно искать виноватых? — спросил Вилли. Его голос охрип. Он с удовольствием заметил, что едва не плачет. — Моя жена дрочила меня, верно. Я сбил старую цыганку, убил ее, верно. Она сама находилась по меньшей мере в пятидесяти футах от ближайшего перехода и вышла между двух машин, верно. Вы притормозили расследование и выпроводили цыган из города, как только Гари Россингтон закончил отбеливать меня. Верно? И никто не сможет против этого возразить. Но если вы хотите сидеть здесь в темноте и распределять вину, мой друг, не забудьте наложить себе полную тарелку.
— Великолепный финал, Халлек. Великолепный. Вы когда-нибудь видели Спенсера Троси в фильме о судилище обезьян? Должно быть, видели.
— Ну и… с вами, — сказал Вилли и встал.
Хопли вздохнул.
— Сядьте.
Вилли Халлек нерешительно постоял, сознавая, что часть его хотела использовать этот гнев для собственных менее чем благородных целей. Та часть его «я» желала, как можно скорее выбраться отсюда, воспользовавшись искусственно созданным раздражением, потому что темная тень в кресле пугала его до уср…и.
— Не будьте столь лицемерны, — продолжал Хопли. — Сядьте, ради бога.
Вилли сел, чувствуя, как пересохло во рту. В ногах он почувствовал ноющую боль; они так и хотели пуститься в пляс.
— Думайте, что хотите, Халлек. Я больше похож на вас, чем вы думаете. Я тоже люблю помахать кулаками после драки. Вы правы — я не задумывался, я просто так сделал. Они были не первой шайкой пришлых, которых я выдворял из города. Всегда приходится проделывать некие косметические поправки, если, кто-то из уважаемых граждан попадал в неловкое положение. Конечно, я не стал бы ничего предпринимать, если бы упомянутый житель города нагадил за пределами правомочий Фэрвью… но вы были бы удивлены, узнав, скольких наших сиятельных светочей так и не могут научиться, что нельзя срать там же, где ешь…