Художник и общественная борьба (статьи, заметки, стихи)
Шрифт:
и четвертью десятого
Несколько фугасок могут превратить в пыль,
Например, все сокровища Британского музея,
Награбленные подо всеми небесами,
Стоившие столько людей и денег,
Творения погибших народов,
Ныне хранимые в одном квартале.
Как же быть с произведениями искусства?
Недостаточно надежны пароходные трюмы.
Лесные санатории и стальные сейфы банков
недостаточно надежны!
Вам нужно попробовать получить разрешение
Спрятать ваши картины в туннелях метрополитена
Или, еще лучше, в самолетных ангарах,
Вбетонированных на глубину семи этажей
в землю.
Картины, написанные непосредственно на стенах,
Не занимают много места,
А
Не помешают экипажам бомбардировщиков.
Разумеется, вы должны на видном месте.
Прикрепить таблички с разборчивыми надписями,
Что на такой-то и такой-то глубине
под тем или иным зданием
(или же грудой камней)
Положено вами небольшое полотно,
Изображающее лицо вашей жены.
Благодаря этому грядущие поколения,
ваши, покуда еще нерожденные утешители,
Узнают, что в наше время было искусство,
И произведут розыски, разгребая лопатами
мусор,
А караульные в медвежьих шкурах
Засядут на крышах небоскребов, с винтовками
на коленях
(Или же с луками), высматривая врага
Или же коршуна,
Чтоб можно было набить пустое брюхо.
1939
ПИСЬМО ТОМАСУ МАННУ
Глубокоуважаемый господин Манн!
Вы знаете, как дороги мне усилия, направленные на то, чтобы добиться объединения немецких эмигрантов - противников Гитлера. Ведь именно раздоры между двумя крупными рабочими партиями республики были главной причиной захвата Гитлером власти. Зная,как велик может быть Ваш вклад в дело единства, я считаю себя обязанным сообщить Вам о том горестном изумлении, которое испытали все, с кем я говорил после собрания, по поводу столь подчеркнуто выраженного Вами сомнения в существовании резкой противоположности между гитлеровским режимом с его охвостьем и демократическими силами в Германии. И представители бывших рабочих партий и Пауль Тиллих, исходящий, видимо, из глубоко религиозного чувства, не считают ни своим долгом, ни своим правом занимать по отношению к немецкому народу место за судейским столом; они чувствуют, что их место на скамье защиты. Преступления гитлеровской Германии очевидны, и мы, изгнанники, были первыми, кто их вскрывал и призывал мир, в течение долгого времени не веривший нам или остававшийся равнодушным, к отпору. Но мы знаем также и о преступлениях этих монстров против собственного народа и о сопротивлении этого нашего народа их режиму. Немецкие методы ведения войны с ужасающей ясностью показывают, что физический террор этого режима нанес отданным ему во власть людям чудовищные духовные и моральные увечья. И все же, считая лишь до 1942 года, свыше трехсот тысяч человек в Германии пожертвовали жизнью в большей частью невидимых боях с режимом и не менее двухсот тысяч активных противников Гитлера к началу войны сидело в гитлеровских концентрационных лагерях. Еще и сегодня противники Гитлера сковывают в Германии свыше пятидесяти дивизий отборных гитлеровских войск, так называемые войска СС. Это - немалый вклад в победу над Гитлером. Мы, сумевшие сделать намного меньше, несем перед этими борцами тяжелую ответственность - так мне кажется. И я констатирую также у всех наших друзей настоящий страх, что вы, глубокоуважаемый господин Манн, Вы, к которому Америка прислушивается более, чем к кому бы то ни было из нас, можете умножить сомнения в существовании значительных демократических сил в Германии: ведь будущее не только Германии, но и Европы, зависит от того, будет ли этим силам оказана помощь для одержания победы. Я потому пишу это письмо, что честно убежден, как важно было бы, если бы Вы могли успокоить наших друзей относительно позиции, занимаемой Вами в этом важнейшем из всех вопросов.
Ваш
Бертольт Брехт
1 декабря 1943 г.
ОБРАЩЕНИЕ К КОМИССИИ КОНГРЕССА
Я родился в Аугсбурге (Германия) в семье директора фабрики и изучал естественные науки и философию в университетах Мюнхена и Берлина. Двадцати лет, будучи военным санитаром во время первой мировой войны, я написал балладу, на которую спустя пятнадцать лет гитлеровский режим указал как на причину лишения меня германского гражданства. Стихотворение было направлено против войны и тех, кто хотел ее затянуть.
Я стал драматургом. В течение некоторого времени казалось, что Германия идет по пути демократии. Существовала свобода слова и художественного творчества.
Однако во второй половине двадцатых годов старые реакционные милитаристские силы снова укрепились. Как драматург, я в то время находился на подъеме, моя пьеса "Трехгрошовая опера" ставилась по всей Европе. Но в Германии уже раздавались голоса, требовавшие уничтожения свободы художественного творчества и свободы слова. Гуманистические, социалистические, даже христианские идеи именовались "антинемецкими" - это слово я уже едва могу себе представить без волчьей интонации Гитлера. Одновременно подвергались злобным нападкам культурные и политические организации народа.
При всех своих слабостях Веймарская республика обладала могучим девизом, который признавался лучшими писателями и художниками всех направлений: искусство - народу. Немецкие рабочие, интерес которых к искусству и литературе был действительно велик, составляли особенно важную часть публики, читателей и зрителей. Нас тревожили их бедствия во время страшного экономического кризиса, пагубно сказывавшегося и на их культурном уровне, и все усиливавшаяся власть старого милитаристско-феодального и империалистического отребья. Я начал писать стихи, песни и пьесы, выражавшие чувства народа и клеймившие его врагов, которые выступали уже открыто под знаменем с гитлеровской свастикой.
Гонения в области культуры постепенно усиливались. Известные художники, издатели, редакторы газет и журналов подвергались судебным преследованиям. В университетах устраивались "охоты за ведьмами", против таких фильмов, как "На Западном фронте без перемен", организовывалась травля. Но это, разумеется, было лишь подготовкой к еще более решительным действиям. Когда Гитлер захватил власть, художникам было запрещено рисовать, писателям писать, а нацистская партия завладела издательствами и киностудиями. Но даже и эти покушения на культурную жизнь немецкого народа были лишь началом. Они были задуманы и осуществлены как духовная подготовка тотальной войны, которая является тотальным врагом культуры. Последовавшая война всему положила конец. Немецкий народ живет ныне без крова над головой, без достаточного питания, без мыла, без самых элементарных условий культуры.
Вначале лишь очень немногие были в состоянии увидеть связь между реакционными ограничениями в области культуры и последовавшим в итоге покушением на самое физическое существование народа. Усилия демократических, антимилитаристских сил оказались слишком слабыми.
Мне пришлось покинуть Германию в феврале 1933 года, на следующий день после поджога рейхстага. Начался исход писателей и художников, какого мир еще никогда не видел. Я поселился в Дании и, работая над пьесами и стихами, посвятил всю свою дальнейшую литературную деятельность борьбе против нацизма.
Некоторые мои стихотворения были нелегально завезены в Третью империю, и датские нацисты, поддержанные гитлеровским посольством, вскоре начали требовать моей высылки. Датское правительство отклонило это требование. Но в 1939 году, когда ощущалось уже приближение войны, я переехал с семьей в Швецию. Там я смог задержаться лишь на год. Гитлер вторгся в Данию и Норвегию.
Мы продолжили наше бегство на север и прибыли в Финляндию. Гитлеровские войска следовали за нами. Финляндия была уже полна нацистских дивизий, когда мы в 1941 году выехали в Америку. Мы пересекли СССР в сибирском экспрессе, который вез немецких, австрийских и чешских беженцев. Через десять дней после того, как мы отплыли на шведском судне из Владивостока, Гитлер напал на Советский Союз. Наш пароход принял груз копры в Маниле. Через несколько месяцев на этот остров напали союзники Гитлера.