Большая тяжеленная книга известного немецкого карикатуриста и поэта Вильгельма Буша появилась в нашем шкафу еще до моего рождения. Издана она была в далеком 1897 году и содержала в себе самые известные его стихотворные истории, написанные в течение всей жизни. Бушу в то время было 65 лет. Мне с малых лет нравились эти истории, смысл которых я понимал и без перевода, благодаря редкой выразительности рисунков того же Буша. Когда я заболевал, отец говорил маме: «Срочно дай ему Буша!» А когда выздоравливал, как бы продолжал: «Вот видишь, Буш помог!» Только одно огорчало меня: на 43-й странице появлялся отвратительный черт, который хватал своими вилами душу женщины и утаскивал эту душу в ад, чтобы бросить в кипящий котел. Листая книгу, я старался захватить пальцами как можно
больше страниц, с запасом, чтобы не наткнуться на этого черта. Отец пошел навстречу мне и защемил скрепкой пугающие меня страницы. Мне стало легко, и я спокойно уже смотрел картинки любимого художника. Когда я узнал, что мой друг, замечательный поэт Андрей Усачев, начал переводить стихи Буша, я очень обрадовался. Буш попал в талантливую среду, в талантливую жизнь этого поэта. А недавно я узнал, что Андрей закончил работу, и опять обрадовался, уже окончательно. Желаю Андрею Усачеву и Вильгельму Бушу больших успехов на детском книжном столике. Пусть дети увидят, как зарождался жанр, ныне именуемый комиксом. Виктор Чижиков
В отличие от Виктора Александровича Чижико-ва, я впервые увидел книгу Буша, когда мне было уже тридцать пять. Увидел и сразу же взялся переводить, не зная ни единого немецкого слова и не имея под рукой подстрочника, такое он на меня произвел впечатление. Сначала я перевел, точнее, пересказал «Макса и Морица», затем «Плиха и Плюха» (хотя уже был гениальный перевод Хармса), а затем «Обезьянку Фиппса» и все небольшие истории. Я пересказал все детские произведения Буша. И вдруг – в той самой тяжеленной книге, которая хранилась в шкафу у Виктора Чижикова, – обнаружил «взрослого» Буша, который вообще, насколько мне известно, не переводился. Мне было достаточно увидеть одну-единственную картинку, на которой показан «путь каши в организме человека», и я уже не мог остановиться. Так появилась эта взрослая книга (мой друг Виктор Чижиков ошибся насчет «детского книжного столика», но не сильно: некоторые места из «Художника Клякселя» можно и нужно показывать детям). В общем, спасибо друзьям и старинным книжным шкафам!
Андрей Усачев
Глава первая
Восславить я хочу ПриродуЗа то, что нам дарует речь:Она словам дает свободуИ помогает мыслям течь,Конечно, если подлый страхНе запирает их в устах.Но, к счастью, помогают музыОткрыть все клапаны и шлюзы.И вот воздушных мыслей флотПлывет через открытый ротИ вдаль по звуковым волнамНесется в гавань уха к нам.Возьмем политиков. СвободноТечет их речь о чем угодно,Пускай предмет и незнаком —Сама работа языкомИм доставляет наслажденье,Такая уж у них черта,Чтоб обо всем иметь сужденье,Ни в чем не смысля ни черта!Другие весь свой пыл и чувстваВыплескивают на искусство,В салонах распивая чайИ обсуждая невзначайКартины, книги, ноты, пьесыЗнакомых и друзей своих,Не понимая ни бельмеса…Но я не осуждаю их.Я часто и таких встречаю,Кто вовсе пить не станет чаю,Хоть и у ангелов из рук…У них и вкус другой, и круг.То круг завзятых театралов,Любителей концертных заловИ занимательных
бесед,Когда погаснет в зале свет.Их много на любой премьере:О, это просто благодать —На алом бархате, в партере,В приятной теплой атмосфере,Концерт с друзьями обсуждать.Нет в мире сладостней моментов,Когда б не грохот инструментов:То альт, то скрипка, то гобойЗачем-то испускают вой…Толпа людей во фраках черных,Дудящих на своих валторнах,И дружно голосящий хорПод руководством Цаппельмана,Что машет палочкою рьяно,Им вечно портят разговор.Я тоже не фанат симфоний:Какой бы ни звучал концерт,Мне как-то ближе и спокойнейМир, где господствует мольберт.Струится ручейком беседа,И я журчу негромко там,Особенно после обеда,Среди любезных милых дам.О, царство золотых багетов!В нем не увидишь голых стен —Всё празднично в холсты одето,Тут зеркала, там гобелен…Привычно озирая стеныИ обходя картинный ряд,Сначала я смотрю на цены:Они о многом говорят.– О, – замечаю я графине. —Есть настроение в картине,Великолепны и цвета,И композиция холста.А этот кисти взмах свободныйИ необычный колорит…– Вы пр-равы! Бр-раво! Пр-ревосходно! —Она, картавя, говорит.Да, в этом мире всё условно!Но стоит живопись ценить,Ведь кисть художника способнаНаш быт чудесно изменить.Взять архитектора работу —Он смог перекроить природу,Поставил в линию дома:Здесь будет банк, а там – тюрьма.Ландшафт, не слишком аккуратный,Он сделал площадью квадратной,А как приятен строй казармПорядок ищущим глазам!И скульптор взгляд наш ублажает,Поскольку город украшаетФигурами больших людей,А иногда и лошадей.Он хочет, чтобы гость приезжийСебя не чувствовал невеждойИ, на любой зайдя вокзал:– Да это Шиллер! – нам сказал.Но всех славнее в целом светеТот, кто способен на мольбертеСоздать цветное полотно,Что может пережить столетья(Пока не выцветет оно!),Кто строго или романтично,А иногда весьма комичноИзобразит такой сюжет,Какого не было и нет,Кто пишет вывески трактиров,Гербы на рыцарских турнирах,Портреты графов и графинь…Сомненья, юный друг, откинь!Возьми палитру и треножник,
