Художники во Франции во время оккупации. Ван Донген, Пикассо, Утрилло, Майоль, Вламинк...
Шрифт:
Его немного удивляло чересчур восторженное отношение многих русских деятелей культуры к этой парижской галерейщице. Надо сказать, что он был лично знаком с Диной и часто бывал в ее поместье, и, разумеется, по долгу службы прекрасно был знаком с ее биографией. Я стал с жаром описывать подвиги этой удивительной женщины, опираясь естественно на поведанные ею нам истории о борьбе с фашизмом, аресте, пытках, побеге, не забыв упомянуть и о ее погибшем отце Якове Верни.
Реакция офицера секретной полиции Пьера Левержуа была неожиданной. В конце моего повествования он — расхохотался. А потом, видя мое недоумение, объяснил причину смеха. Дело в том, что господина Верни он встречает, живого и невредимого, каждый день, поскольку он его сосед, живущий в доме напротив. Зовут его не Яков, а Саша, и господин Верни не является отцом Дины — пианистом Яковом Верным, а пребывает в статусе бывшего мужа Дины Верни (в девичестве носившей фамилию Айбиндер). Да, действительно, ее отец Яков Айбиндер был сожжен в немецком концлагере, как миллионы других евреев. Но в Сопротивлении он не участвовал, иначе после «допросов с пристрастием» его скорее всего бы расстреляли или повесили.
Разумеется, никаким пыткам молодая Дина Верни не подвергалась. Что же касается ее участия в Сопротивлении, то навряд ли ее, задержанную как еврейку во время облавы, отпустили бы на волю, несмотря на ходатайство за нее Аристида Майоля. А фотография смеющейся Дины Верни на балконе немецкой службы пропаганды с эсэсовским офицером ставит всё на свои места.
Признаться, после того как я ознакомился с воспоминаниями немецкого офицера, мне было и стыдно, и горько. Стыдно за нашу наивность. Ведь только насмотревшись советских фильмов вроде «Подвига разведчика» с ироничным Кадочниковым, демонстрирующим ум и проницательность советского разведчика, и комичным Мартинсоном, играющим роль преглупейшего фашистского офицера, и других советских «шедевров», где немцы, как один, были выведены полными кретинами или злобными полудурками, можно было всерьез принимать столь откровенное вранье зарвавшейся Дины. А грустно потому, что навсегда были развеяны красивые картинки, напоминающие кадры из французского фильма «Пармская обитель», где молодой Жерар Филип в роли Фабрицио бежит из средневековой пармской тюрьмы, спускаясь на веревках, скрученных и связанных из простыней, а внизу его ждет прекрасная Мария Казарес в роли графини Джины, со своими верными друзьями. Возможно, и сама Дина сделала для нас своего рода «ремейк» на эту картину. Видно, тесное общение с художниками пробуждает фантазию...
Вступление
Вернер Ланге написал свои «воспоминания» незадолго до смерти. Это не классические воспоминания о войне и оккупации Парижа. В книге не описаны военные действия, борьба с Сопротивлением, теракты, преследования евреев. Она — о другом. Автор — интеллектуал, человек утонченный, образованный, франкофил. Персонажи, проходящие перед нами, — это артистические личности, гении живописи и скульптуры, произведения которых составляют часть сокровищ великих музеев и самых престижных коллекций. Их имена встречаются во всех учебниках истории искусств. Я не буду их здесь перечислять, эти люди предстанут перед вами по мере чтения книги, хотя и не всегда в выгодном свете. Не по причине их подлости или криминальной политической позиции, а потому что они пытались жить нормально, когда нормальность исключалась, и преуспевать, когда нацистский оккупант вершил закон. Они — коллаборационисты. И вместе с тем — обожаемые художники! Коллаборационисты, которые не призывают к истреблению евреев, не пишут «Руины» [2] , не публикуются в «Я повсюду» [3] . Коллаборационисты, которые живут своей жизнью — рисуют, лепят, выставляются. И сотрудничают с оккупантами только для того, чтобы продолжать творить, выставляться, зарабатывать деньги, лучше питаться.
2
Книга Люсьена Ребате, бестселлер времен Оккупации. — Здесь и далее примечания издательства Edition du Rocher.
3
Журнал, в котором Робер Бразийяш во время войны призывал к убийствам левых политиков и участников Сопротивления.
Интерес и очарование этого текста — в откровенной, почти наивной будничности повествования. Война и оккупация присутствуют, но лишь как источник ограничений и проблем: трудно купить краски, чтобы иметь возможность рисовать, или металл, чтобы отливать скульптуры.
Уже написаны книги о жизни парижских художников той эпохи. Мы знаем, что она была богатой, продуктивной и необычайно плодотворной. Между 1940 и 1944 годами сняты великие фильмы, настоящие шедевры: «Дети райка» Рене Клера, «Ворон» Анри-Жорж Клузо. Жан Кокто, Саша Гитри, Жан-Поль Сартр заполнили залы театров. Музыка, живопись, опера — жизнь кипела во всех сферах искусства.
Этим страницам придает увлекательность не столько описание событий, о которых те, кто интересуется данным периодом истории, и так хорошо знают, сколько эпизоды, связанные с повседневным существованием великих художников во время Оккупации, — эпизоды забавные и трогательные, трагические и анекдотичные. Именно эта «неприличная» сторона их жизни делает книгу особенно интересной и действительно уникальной.
Тот факт, что обо всем рассказывает офицер немецкой Propagandastaffel (Службы пропаганды) — молодой человек, исполненный восхищения по отношению к французским знаменитостям из мира искусства, «заниматься» которыми входит в его служебные обязанности, — придает рассказу ни с чем не сравнимый колорит. Искренняя дружба, которая связывала Ланге с Майолем, Вламинком, его близкие отношения с Дереном и другими дают возможность описывать неизвестные ранее сцены, на что никакая другая историческая книга не может претендовать.
После окончания войны, как только это стало возможно, Вернер Ланге обосновался в Париже из-за любви к искусству и франкофилии. Он продолжал посещать тех, с кем познакомился во время войны. И если он покончил с собой, то не по причине, связанной с периодом Оккупации, а из-за любовной истории. Во всяком случае, так мне сказали. Фотографии и текст этой книги, написанный на французском, который он никогда не пытался опубликовать при жизни, найдены среди его вещей другом, А.С, видным персонажем парижской ночной жизни 70-х и 80-х годов прошлого века, покровителем гомосексуальных заведений.
Чтобы преодолеть финансовые трудности, А.С. продал их М.Ш., известному русскому художнику и скульптору, живущему во Франции и в Соединенных Штатах, искушенному коллекционеру. Папка «Доктор Ланге» уснула в одном из его шкафов до октября 2014-го, откуда она была извлечена в связи с разговором о Дине Верни — русской эмигрантке, известной галеристке, тайной советчице, музе и наследнице Майоля. И персонаже этой книги.
Так текст сам свалился мне в руки, почти как в «Рукописи, найденной в Сарагосе» [4] или в «Мораважин» [5] . Когда я читал и перечитывал эти страницы на французском, у меня вырывалось: «Не может быть!» — настолько это было невероятно, похоже на «Американец в Париже» [6] или, скорее, на «Немец в Париже». Ибо черты «денди» лейтенанта Ланге, его «приятность» и даже иногда «простота» делают повествование уникальным, парадоксально притягательным. Уникальным из-за «эксклюзивности», если я могу так сказать об историях, которые он рассказывает, ибо частным эпизодам, приведенным здесь (практически они и составляют всю книгу), присущ характер интимности. Дело в том, что Вернер Ланге часто был единственным свидетелем событий.
4
Роман Яна Потоцкого.
5
Роман Блез Сандрар.
6
Мюзикл Винсента Минелли.
Он один сопровождает Арно Брекера в его путешествии по Франции. Один обедает с Пикассо в подпольном борделе черного рынка. Один едет в Баньюльс, чтобы убедить Майоля приехать в Париж на открытие большой выставки Брекера. Один получает неожиданные подарки французских художников, предназначенные Йозефу Геббельсу. Один спасает, почти случайно, Дину Верни из когтей гестапо.
Многочисленные неизвестные ранее эпизоды поражают их безусловной (я бы сказал, физиологической) подлинностью. Мы как будто живем рядом с великими художниками и галеристами; как будто ходим вместе с ними по улицам Парижа — оккупированного, но настолько живого, что он не перестает очаровывать нас семьдесят лет спустя после окончания войны.
Дар рассказчика доктора Ланге, доброжелательная острота взгляда уникального свидетеля погружают нас в волшебную атмосферу того особенного, драматичного времени в истории Франции. Все это делает книгу в высшей степени увлекательной: кажется, что не читаешь, а смотришь фильм.
Виктор Дюпен, издатель
Предисловие
Вторая мировая война закончилась десятилетия назад, и все-таки мы продолжаем говорить о войне, об Оккупации, о Франции Виши. Проходят годы, но события еще у всех на устах. Десятки книг, радио- и телепередач посвящены этому периоду, как если бы то время продолжало притягивать, учить и питать память.
Именно этот факт подтолкнул меня погрузиться в некоторые мои личные заметки, которые воскрешают в памяти четыре драматичных года истории Франции, названные Оккупацией.
Немец, я находился в другом лагере. Я был оккупантом. Следовательно, я видел эпоху взглядом, отличным от вашего. Но, будучи оккупантом, я был из тех немцев, кто знал и любил французскую культуру больше, чем любую другую.
Моя скромная жизнь
Я родился в 1911-м в Лейпциге, очень красивом городе, одновременно культурном и коммерческом центре, известном некогда своими международными ярмарками.