Хулиганка и бунтарь
Шрифт:
— Чё сказывал?
— После работы зовёт в ресторан.
Сводница Катя ликовала:
— В поцелуе рук ли, губ ли,
В дрожи тела близких мне…[22]
— Да не собираюсь я с ним целоваться! — отмахнулась Люся.
— А зря! Такие мужчины на дорогах не валяются и бесхозными не лежат.
— Но у меня такое чувство, будто я предаю Дениса.
—
— В бессрочный.
— Иди с Клюгером и даже не думай отказываться!
— Ладно, пойду.
— Что, так и пойдёшь?
— Конечно.
— Лысюк, побойся Бога, эта юбка уродует твои ноги. А ноги… — Катя наклонила голову и пригляделась. — Что, бритва тоже в отпуске?
Люся с досадой одёрнула юбку.
— Я по этому поводу не комплексую.
— А следовало бы комплексовать.
— Ну и пусть ноги не бритые, зато брови выщипаны. Да и что он там увидит? На мне же колготки.
— А если придётся их снять?
— Не придётся! — запротестовала Люся. — Небритые ноги будут моим сдерживающим фактором. А если я их брею, значит, сама себя настраиваю на то, что я, в принципе, готова. А я не готова и не хочу!
— По длине твоей щетины
Видно, сколько у тебя не было мужчины.
— Что за мерзостные стишки в стиле Витамина?
— Поэзия о прозе жизни.
— И что, мне теперь их пинцетом выщипывать?
— На! — Катя снабдила её станком и пачкой влажных полотенец. — Быстро в туалет с глаз моих.
— Почему женщина всегда должна таскать с собой кучу ненужных вещей?
— Потому что неизвестно, в какой подворотне её поджидает судьба!
Люся подумала и вернула всё Кате обратно.
— Забери. Я пока не уверена, что Клюгер — моя судьба.
Клюгер повёз Люсю в ресторан «Ex-clusiff».
— Ты похожа на эльфийку, — ласково признался он.
— Да-а? — протянула Люся, задвигая свои ноги половозрелого хоббита подальше под стол. — А ты что, толкинист?
— Я орк, — усмехнулся Клюгер.
— Понятно. Самокритичность — это хорошо, очень редкое сейчас явление. А что во мне эльфийского?
— Длинные светлые волосы. А ещё… у тебя божественная форма ног, — уклончиво заметил Клюгер.
— Только форма? — расстроилась Люся.
— И всё остальное.
— Ты извини, я отойду.
Люся вышла в туалет, а, вернувшись, услышала, как Клюгер вещает в телефон:
— Да, сижу тут с одной. На мордашку — вроде ничего, ножки только кривоваты, но это даже трогательно, придаёт ей хрупкой незрелости. Одно напрягает — дылда чересчур.
Романтичное Люсино настроение валялось у неё где-то в ногах.
— Не помешаю? — буркнула она, неизящно приземлившись на стул.
— Ладно, пока… Извини, мне друг звонил. Ты какой коктейль будешь?
— Молочный, — строго сообщила Люся.
— А покрепче ничего не хочешь? — хмыкнул Клюгер.
— Не в твоей компании.
— Боишься потерять контроль?
— Скорее, самоуважение.
Два часа спустя.
— Секс был? — привычно поинтересовалась Катя.
— Единственный акт, который между нами состоялся, был речевым, — злобно отозвалась в трубку Люся.
— Жаль. Я ждала подробностей.
— И не дождёшься. Ничего у нас с ним не получится.
— Почему?
— Пять сантиметров.
— У него?!
— У меня! Я на пять сантиметров выше его.
— И чё?
— Для Клюгера это проблема.
— Ой, не-е, нам такой с комплексами не нужен, — сказала Катя. — Потом всю жизнь попрекать тебя будет. Тоже мне, Наполеон.
— Я как чувствовала, что ничего не выйдет.
Вдруг Катя встрепенулась:
— Слушай, а как Клюгера-то звали?
— Не помню, я к нему по имени никогда не обращалась. — Люсе потребовалось сильно напрячь память. — Вроде Женя.
— Да, «Клюгер» как-то повыразительнее.
Утром на Люсю нашло пасмурное настроение, поэтому оделась она очень вызывающе. Впрочем, штабелями никто не укладывался, только смотрел.
Узрев её лиловые в жёлтый ромбик колготки, Катя не смолчала:
— Лысюк, твои колготки— это пощёчина общественному вкусу[23].
— А мне нравится! — Люся села за рабочий стол и надела наушники. — Людмила. Здравствуйте.
— Здравствуйте… Полгода назад я похоронила мужа. Его телефон я положила ему в гроб…
«Интересно, с кого она брала пример — с японцев, опасающихся летаргического сна, или с египетских фараонов, с которыми хоронили всё их барахло?» — задалась вопросом Люся.