Хулио Кортасар. Другая сторона вещей

Эрраес Мигель

Мы с подругами были полны энтузиазма и стали строить планы изучения Парижа, где я никого не знала. Впрочем, как это никого? А если Кортасар будет в это время в Париже? Но у меня не было ни его адреса, ни мало-мальского представления о том, где его искать. Тем не менее надо было что-то делать. А что, если он обосновался в университетском городке, где живут многие аргентинцы? В то же самое утро, ближе к полудню, я не откладывая отправилась в университетский городок и стала искать аргентинский корпус. Там любезная сеньора, которая следила за входом в здание, подтвердила мои предположения: «Mais, oui, oui, monsieur Кортасар» [72] … живет здесь и возвращается обычно к двум часам. Она предложила мне подождать, и я села на скамейку. Поскольку я уже знала, что дождусь его, особенно если учесть свойственную ему пунктуальность, то не было ничего удивительного в том, что вскоре я увидела длинную фигуру человека, ехавшего на велосипеде: это был Кортасар,

вот мы и встретились в Париже. Аллилуйя! От охвативших меня сомнений я неподвижно сидела на скамейке, словно парализованная. Велосипедист слез со своей машины и прошел совсем близко от скамейки, где я изображала статую былых времен. Но что-то произошло, и он обернулся, и тогда я увидела на его лице выражение самого крайнего удивления, какое только может быть; он сказал только одно: «Долли Лусеро, что вы здесь делаете?» С моей стороны последовали восклицания, и потом я со смехом рассказала ему, что сегодня утром приехала в Париж и выполняю обещание увидеться. Именно тогда он, с присущим ему остроумием, придумал мне прозвище, которое стало моим вторым именем «Долли, – сказал он, – вы настоящий сыскарь из Сармьенто». И не было ничего удивительного в том, что, несмотря на свою занятость, его душевного расположения ко мне хватило на то, чтобы он нашел время показать мне Париж. С ним я побывала в музеях, бродила по средневековому Парижу, по кварталу, о котором он говорил, что чувствует себя там словно внутри драгоценного камня, по паркам и бульварам города. Его общество было для меня настоящим подарком. Я снова могла слушать, как он говорит об искусстве, старом и современном, о своем пристрастии к искусству античной Греции и Древнего Египта. Кортасар был ослеплен Парижем. Много позже он с полным основанием написал в письме после своего возвращения из Лондона: «Мне понравился Лондон. Я провел там чудную неделю. Но Париж мне нравится больше, и я не променяю его ни на что на свете. Вы ведь тоже видели его и, значит, можете меня понять».

72

Ах, да-да, месье Кортасар… (фр.)

Через некоторое время он переехал на улицу Алезиа, 56, после того как устроился на работу упаковщиком книг на книжном складе, на улице Раймон Лоссеран. В то время где он только не работал: например, диктором на радио Франции, в международной редакции; надо сказать, что хотя звучало это громко, но на самом деле речь шла о маленькой радиостанции, вещавшей на испанском языке на Париж и его окрестности, – куда Кортасар и ездил на велосипеде. После приезда Ауроры Бернардес, когда Кортасар ограничил свои отношения с Магой узами дружбы, весной 1953 года он переехал в маленькую квартирку из двух комнат и крошечной кухни, без права пользоваться душем (неподалеку были муниципальные душевые по 25 франков за посещение), с самой необходимой мебелью (единственной личной вещью был радиоприемник, который подарил им Фреди Гутман), по адресу: улица Жантильи, 10, в районе площади Италии – районе, по мнению писателя, не слишком бойком, зато хорошо освещенном и спокойном. Они платили за квартиру 12000 франков. Учитывая, что каждый из них, пока они жили отдельно, платил по 7000 франков, благодаря квартире на улице Жантильи им удавалось сэкономить 2000 франков – деньги, на которые они купили мотоцикл «веспа». Прошло еще много времени, в течение которого они не раз меняли жилье (улица Мазарини, 54; улица Брока, 24; улица Пьера Леру), прежде чем оба переехали в особнячок на площади Генерала Бере, старое здание в три этажа, с внутренним двором, обсаженным деревьями, где писатель написал окончательный вариант романа «Игра в классики» и некоторые из самых значительных своих рассказов.

«Квартал тогда был совсем другим. В те времена, по вечерам, мы ходили в кинотеатр на углу в домашних тапочках», – сказала нам Аурора Бернардес, улыбаясь своим воспоминаниям, когда в слуховом окне мансарды сгущались сумерки.

Это были счастливые годы. Счастливые и насыщенные.

Глава 3. 1953 – 1963

Эдгар По. Пребывание в Риме. Возвращение в Париж. Новые рассказы. Переводчик в «Юнеско». «Преследователь». Первый опубликованный роман – «Выигрыши». «Игра в классики»: признание по обе стороны

Последующие месяцы для Хулио и Ауроры (Глоп – таким было одно из ласковых прозвищ, которое Кортасар придумал для Ауроры) были временем открытия и привыкания к европейской действительности, довольно суровой, но для них все равно замечательной. Правда, они теперь на своем опыте узнали, как жестко парижане обращаются с иностранцем, если таковой не является туристом и если он претендует стать больше чем туристом, тем, которого называют временно проживающий или эмигрант, хотя ни Кортасар, ни Бернардес не были высланы из своей страны (он всегда называл себя «ссыльным»), по крайней мере до тех пор, пока не начались времена диктатуры Виделы в 1976 году; они узнали, как быстро растут цены на все, начиная с товаров первой необходимости, то есть продуктов, до одежды, не говоря уже о развлечениях. По словам писателя, они жили тогда в плачевных экономических условиях. Но это компенсировалось музеями, выставками, музыкой, фильмами, прогулками по улицам и их собственным характером, которому был присущ дух мятежной независимости, особенно свойственный им в ту пору: ему было 39 лет, ей – 33.

В известном смысле их жизнь в Париже, с самого начала и до самого конца, была похожа на жизнь в Буэнос-Айресе. Кроме круга друзей, не связанных

между собой, состоявшего в основном из латиноамериканцев (Клуб Змеи, группа Хода), с которыми они общались, их окружала полнейшая пустота. Аурора была командирована Аргентиной для работы над одним из учебников по истории философии, а Хулио продолжал переводить, не считая того, что он начал писать новую книгу рассказов «Конец игры», сочетая писательство с работой в дистрибьюторской книжной фирме. Известно, что еще в апреле 1954 года, от продажи «Бестиария» за полгода, Кортасар в соответствии с авторским правом получил около пятнадцати долларов, и то потому, что к этому времени сборник уже был отмечен критикой. Процент с продаж в 1955 году не сильно изменился: 12 долларов. Порруа в этой связи говорил, что когда Кортасар послал в «Судамерикану» сборник «Тайное оружие», то, учитывая предыдущие случаи, многого он не ждал. Поскольку книга не продавалась, автор в коммерческом отношении мог понести потери, то есть в этом случае коммерческие соображения превращались в антикоммерческие. Как бы то ни было, Кортасар стал автором, которого покупают, только к 1958 году.

Среди самых неотложных планов была поездка в Италию в мае. Кортасар хотел показать Ауроре Италию от Пьемонта до Рима, объехать с ней Тоскану и другие прилегающие провинции, посетить Сиену, Флоренцию, Пизу, Ливорно, Каррару, Верону, Венецию. Провезти ее по тому маршруту, который проделал он сам за время своего первого путешествия по Европе и который не слишком хорошо ему запомнился. Идея состояла в том, чтобы отправить «веспу» поездом до Милана, там ее забрать и объездить италийский полуостров за месяц. Но в апреле Кортасар попал на «веспе» в дорожно-транспортное происшествие, причем весьма серьезное, – позднее этот случай ляжет в основу сюжета в рассказе «Ночью на спине, лицом кверху», – и он был вынужден провести восемнадцать дней в больнице Кочин, а потом вплоть до осени ходить, опираясь на палку. Интересно, что эта ситуация с поездкой в Италию, которая первый раз не удалась по причине загипсованной ноги, повторилась некоторое время спустя: Хулио и Аурора вынуждены были на шесть месяцев отложить поездку, причем опять в Италию, но теперь уже из-за травмы руки, потому что у Кортасара опять случился перелом.

Все то время – несколько недель, – когда ему приходилось более или менее сохранять неподвижность, он целиком употребил на то, что делал всегда: читал, переводил и писал и еще слушал музыку по радиоприемнику, который подарил им Гутман. Перечень книг, которые он прочитал за это время, огромный, почти неохватный: от философии дзен (Дайзетц Судзуки) до романов, поэзии и эссе европейских авторов – французских, английских, немецких и итальянских, именно в таком порядке. Необходимо подчеркнуть, что в этом списке не было ни одного испанского автора.

Если мы проследим по воспоминаниям Кортасара его впечатления об испанской литературе в пятидесятые годы и в дальнейшем, то упоминания о ней будут минимальны. Раньше, в годы юности, он уделял много времени поэзии времен испанской республики и периода изгнания. В основном это были такие поэты, как Федерико Гарсия Лорка, Луис Сернуда, Педро Салинас, Рафаэль Альберти, и, пожалуй, это все. Причина этого кроется не в его отстраненности, вызванной тем, что он был далек от испанской литературы вообще, – отсутствие интереса объясняется характером повествований, свойственным послевоенной Испании: либо это была литература официального режима Франко, либо она несла в себе все идеологические признаки литературы, находящейся в изгнании, что в обоих случаях представляло собой застывшие формы XIX века, перенесенные в век XX. Если роман сороковых годов (Камило Хосе Села, Кармен Лафорет, Хуан Антонио Сунсунеги, Хуан Арбо или Рикардо Фернандес де ла Регера) не вызвал у Кортасара никакого интереса, то социальный и неореалистический роман поколения 1954 года (Игнасио Альдекоа, Хесус Рафаэль Санчес Ферлосио, Кармен Мартин Гайте, Хесус Фернандес Сантос или Альфонсо Гроссо; последний, к слову, прославился во время бума острой полемикой с латиноамериканскими писателями еще в шестидесятые годы) постигла со стороны Кортасара та же участь, и не по какой-нибудь сложной причине, а в силу простого факта: он, как и все его поколение, видел в испанской литературе, так сказать, абсолютную неподвижность суставов, достойное сожаления следование одним и тем же клише, что ни имело ничего общего с требованиями современности.

Что касается переводческой работы, именно испанский писатель, находившийся в изгнании, Франсиско Айяла, по поручению университета Пуэрто-Рико, предложил Кортасару перевести прозу и эссеистику Эдгара По. Кортасар, который был на восемь лет моложе писателя из Гранады, познакомился с ним в Буэнос-Айресе, в доме на улице Адольфо Карпио, и подружился с ним на почве разговоров о книгах. Через несколько лет, когда Айяла был уже профессором пуэрториканского университета, он вспомнил о Кортасаре и предложил ему эту работу за 3000 долларов – сумма для Хулио и Ауроры в то время очень значительная.

Хулио с Ауророй произвели подсчеты и убедились, что ежемесячная прибыль получается весьма заметной, поскольку составляет 500 долларов (чисто виртуально, поскольку издатель, то есть университет, не подписывал контракт до тех пор, пока работа была не закончена; иначе говоря, чтобы получить эти деньги, надо было полностью закончить перевод; более того, он начал эту работу в сентябре 1953 года, но денег не получал до сентября 1954 года), так что можно было несколько расширить свои возможности, особенно если заниматься этой работой не в Париже, а переехать в Италию, где уровень стоимости жизни был заметно ниже, и можно было снять квартиру за 20000 лир в месяц. Сказано – сделано, тем более, как говорил Кортасар, «переводчик – что улитка; он повсюду таскает на себе свой домик, свою пишущую машинку, и ему нет необходимости сидеть на одном месте».