Хулио Кортасар. Другая сторона вещей

Эрраес Мигель

9 июня они вернулись в Париж. Надо было немедленно решать вопрос, где жить и на что жить. Относительно того, где жить, им очень повезло. Через университетское агентство по недвижимости, которое было им уже знакомо, они сняли у одной английской преподавательницы и пианистки, приехавшей, как и они сами, совсем недавно, две смежные комнаты – с большим окном и правом пользоваться кухней, телефоном и «полагающимся» душем – на третьем этаже вполне прилично освещенного, по парижским меркам, дома по улице Мазарини, в шестом округе. Местоположение было прекрасным, в двух шагах от реки и с очень удобным сообщением, если говорить о местах, где они любили бывать, – ничего общего с безликим районом около площади Италии. Эта улица была недалеко от моста Искусств и Нового моста и пересекалась с бульваром Сен-Жермен, а почти по прямой упиралась в Люксембургский сад. Улица Мазарини была (и есть) привилегированным районом. Они забрали свои книги и вещи, сданные на хранение, не забыв радиоприемник Гутмана, чтобы слушать по вечерам концерты, и устроились на новом месте. Что касается пропитания, как раз когда они включились в жизнь города и собирались каждый день посещать театры и кино, Кортасар получил предложение от ЮНЕСКО поработать там переводчиком в течение трех недель. Это и стало решением проблемы, на что жить. Сомнений у

них не было, и они сочли это предложение очень выгодным, поскольку на деньги, вырученные от этой работы, можно было дожить до того дня, когда придут доллары из Пуэрто-Рико за переводы Эдгара По, которые, как мы уже знаем, пришли с большим опозданием. (Он рассчитывал получить их в ближайшие две недели; чек пришел через четыре месяца.) Дела, однако, шли не так уж плохо, поскольку почти в то же самое время из ЮНЕСКО позвонили не только ему, но и Ауроре и тоже предложили ей контракт, поскольку она к тому времени сдала экзамен на переводчика в ЮНЕСКО. Работать обоим в качестве переводчиков в одной и той же организации противоречило закону, это было запрещено. Однако не только на этот раз не произошло ничего плохого, но и в будущем все проходило гладко, когда повторялась эта противозаконная ситуация. Эти кафкианские обстоятельства постоянно служили у них обоих темой для шуток, поскольку в ЮНЕСКО хоть и знали, что они женаты, но все равно продолжали обращаться к ним, и хотя не забывали каждый раз предупредить их, что это незаконно, однако упорно присылали очередные деловые письма с приглашением на работу.

Тогда же Кортасар хотел попытаться, или его убедили, что надо попытаться (в обоих случаях к этому приложил руку Дамиан Карлос Байон), послать сборник рассказов на премию Эмесе и роман на литературный конкурс Крафта. [77] Однако он не осуществил ни одно из этих намерений. Для первого у него было недостаточно материала (разве что незаконченный сборник «Конец игры»), чтобы покрыть объем в 50000 слов, необходимый по условиям конкурса; что касается второго, он считал, что его роман (видимо, «Экзамен»?) слишком «перегружен неприличностями», чтобы его могло принять обычное жюри. Он решил продолжать писать и, не торопясь, набрать для сборника нужное количество рассказов. В эти месяцы один из рассказов сборника «Бестиарий» вышел в Италии в переводе Фальвиаррозы Россини, а в Мексике вышел его рассказ «Аксолотль», который позднее вошел в сборник «Конец игры». Мексика была страной, которая всегда его интересовала. И ему всегда хотелось туда поехать. Но раз уж он не мог сделать этого лично, он доехал до нее в виде напечатанной фантастики. Публикации рассказа в одной из мексиканских газет способствовала Эмма Сусана Сператти Пиньеро, аргентинская писательница и специалистка по латиноамериканской литературе, которая преподавала в одном из колледжей Мехико и со времен выхода в свет «Бестиария» была горячей почитательницей Кортасара.

77

Конкурс неизданных романов. В качестве премии победителю предоставлялась возможность опубликовать роман в издательстве «Эмесе».

В конце июня наметилась командировка в Монтевидео, столицу Уругвая, поездка должна была состояться в ноябре, по линии ЮНЕСКО, на очередную Генеральную Ассамблею, и эти планы постепенно вытеснили все остальные. Съездить в Монтевидео означало заехать в Буэнос-Айрес и увидеться с матерью, с сестрой и со всеми остальными дядюшками и тетушками. Кроме того, увидеться с друзьями и, само собой разумеется, с городом. Это был случай, которым нельзя было пренебречь, и следовало использовать эту возможность. Ауроре тоже хотелось повидаться с семьей, в особенности с отцом, который в то время серьезно болел и которого она не видела уже два года.

По мере того как неделя шла за неделей, эти намерения созрели настолько, чтобы найти отражение в форме письма: «Я весь в каком-то неукротимом возбуждении, будто у меня где-то в устье желудка поселился маленький пушистый зверек и начинает тихонько возиться там, стоит мне подумать о Буэнос-Айресе» (7, 305). Надо сказать, что уже в июле, без всякой связи с ЮНЕСКО, они решили съездить в Аргентину в конце года. Среди прочих причин, повлиявших на это решение, была следующая: цена двух билетов в третьем классе парохода Марсель-Буэнос-Айрес, за 17 дней плавания, приблизительно равнялась сумме их расходов за месяц жизни в Париже, без всяких излишеств.

Наконец они получили подтверждение из ЮНЕСКО. Всем занималась сама организация. Дата отъезда была назначена на 16 октября, прибытие в Буэнос-Айрес намечалось на 2 ноября. Оттуда 11 ноября он должен был отправиться в Монтевидео один. Сначала они хотели плыть на «Провансе», но это оказалось слишком сложно по ряду причин. Во-первых, потому, что в последний момент, в начале октябре, в ЮНЕСКО им сказали, что есть возможность продлить контракт Ауроры, поскольку открылась вакансия, но, так как все это еще не точно и вопрос должен решиться со дня на день, ей, по всей вероятности, придется задержаться и потом лететь на самолете, из-за чего они не только вынуждены были бы добираться до Аргентины по отдельности, но им пришлось бы полностью поменять планы: они собирались спокойно выехать из Парижа и ехать до Марселя через Бурж, Везеле, Дижон, Арль, Оранж, Ним и Экс-ан-Прованс. Другая сложность состояла в том, что «Прованс» по пути в Европу застрял в Буэнос-Айресе по причине ремонта и агентство, которое находило для них варианты один хуже другого, среди прочего предложило им плыть на торговом судне «Флорида», которое было еще более дряхлым, чем «Прованс». В конце концов оба, сохраняя присутствие духа и чувство юмора, решили ехать вместе на пакетботе «Лавуазье». Надо сказать, что, к несчастью, отец Ауроры скончался еще до того, как они отправились в путь, и это обстоятельство, разумеется, сильно отразилось на ее состоянии.

Кортасар пробыл в Монтевидео месяц; он жил в отеле «Сервантес», том же самом, в котором останавливался Борхес, когда был в столице Уругвая, и там же жил Петроне, герой рассказа Кортасара «Заколоченная дверь». Кто-то рекомендовал ему там остановиться, и так он и сделал. В отличие от него, высокие чины ЮНЕСКО жили в роскошных, новых отелях.

Рассказ «Заколоченная дверь», вошедший в сборник «Конец игры», созревал как раз в период между Европой и Америкой. Он с точностью до миллиметра передает атмосферу гостиницы, где жил Кортасар. Мысли и ощущения Петроне – это все то, о чем думал и что чувствовал сам Кортасар, возвращаясь после заседаний международного съезда: вестибюль с Венерой Милосской на пьедестале, холл и сумрачные коридоры, мертвая тишина и совсем мало постояльцев. Комната Кортасара, как и у Петроне, была маленькая, словно тюремная камера, но ему это было не важно. Кортасар остановился там мимоходом, как и Петроне (дело о

закупке мозаики должно было занять у Петроне примерно неделю), ему не терпелось закончить все дела и вернуться в Буэнос-Айрес. Петроне встречается с клиентами, они разговаривают, ужинают, пьют вино, и каждую ночь он покорно возвращается ночевать в гостиницу, как и Кортасар, который, правда, несколько раз сходил в кино, благо кинотеатр, носивший то же название, что и гостиница, был совсем рядом. Кроме того, Кортасар читал газеты и получил письмо от жены. Ничего необычного не происходило, все было как всегда, ничто не противоречило логике реальных событий. Так и в рассказе: все, что происходит с Петроне, – обычный эпизод из жизни. Разве что слышится плач ребенка (его слышал только Петроне, но не Кортасар), едва различимый в первую ночь; плач ребенка и успокаивающее воркование женщины, матери, которое Петроне все более явственно различает в последующие ночи. И вот открытие: в стене есть заколоченная дверь, которая почти скрыта придвинутым к ней шкафом, что вполне возможно в любой гостинице: дверь обнаруживают и Кортасар, и Петроне. Петроне догадывается, что звуки идут оттуда, из-за двери. Однако было во всем этом что-то странное. Управляющий гостиницей сказал, что на этаже нет маленьких детей. В соседней с ним комнате живет одинокая сеньора. Этот рассказ Кортасара не похож на другие, поскольку является одним из немногих, где автор исследует природу фантастического, тогда как в рассказе «Ведьма» фантастическое включено в орбиту событий, как мы уже убедились.

Четыре недели, проведенные в Монтевидео, были заполнены изнурительной работой на конференциях и общением с делегатами, моросящим дождем «юга» и свободным временем, которое он убивал как мог: чтение, кино, встречи кое с кем из друзей, среди которых были Фернандо Переда и Изабель Жильбер; однако ни Хуана Карлоса Онетти, ни кого-либо из редакции журнала «На марше», например Омара Прего, среди них не было; [78] и еще он писал. Он написал два рассказа и одноактную пьесу под названием «Ничто для Пехуахо». [79] «Сам видишь, такое название вряд ли вызовет энтузиазм у кого-нибудь из театральных режиссеров» – так представил он свое произведение Байону. Оба рассказа вошли в сборник «Конец игры», который впервые был издан в 1956 году.

78

«Как тебе известно… политика и я – вещи в то время совершенно несовместимые», – скажет Кортасар Омару Прего через несколько лет.

79

Опубликована позже.

«Конец игры», после очередного переиздания в 1964 году, приобрел свой окончательный вид: [80] восемнадцать рассказов, среди которых есть несколько таких, которые принесли писателю наибольшую славу. Кроме упомянутого рассказа «Заколоченная дверь», это «Непрерывность парков», «Отрава», «Бычок», «Аксолотль», «Ночью на спине, лицом кверху», «Менады», «Приятели», «Желтый цветок». Во всех этих рассказах уже ощутимо присутствует отличающая автора «кортасаровская» манера письма, которая возникла уже в «Бестиарии» и которая с этих пор, в большей или меньшей степени, будет ему свойственна: равновесие фантастического и реального («Аксолотль»), абсолютная относительность времени, которое воспринимается в духе Аристотеля («Ночью на спине, лицом кверху»); литературный эксперимент в чистом виде, в данном случае в виде метаповествования («Непрерывность парков»), исследование проблематики индивидуализма («Менады»), настойчивое обращение к сюжетам из мира детства («Конец игры») или та или иная сюжетно-тематическая ось, наиболее для него типичная – семейная группа, очень спаянная, однако показанная накануне распада, с включением автобиографического момента («Отрава»); народный мотив, рассмотренный всегда с несколько отстраненных позиций, с известной долей экзотики («Бычок»), одиночество («Река») или игра случая («Некого винить»). Надо заметить, что от этой серии рассказов остается впечатление, что еще можно вбить клин между авторским вымыслом и его устойчивой связью с политической ситуацией Аргентины того времени. Однако отражение этой ситуации носит совершенно иной характер: подобное понимание вещей свойственно человеку, жизнь которого уже не связана с этой ситуацией напрямую, и он не испытывает ни давления со стороны обстоятельств, ни каких бы то ни было тягот в связи с окружающей обстановкой.

80

В первом издании, вышедшем в Мехико, рассказов «Река», «Непрерывность парков» и «Желтый цветок» не было.

По возвращении в Париж, которое состоялось в апреле, они поселились на улице Брока, в тринадцатом округе, и жили там до января 1956 года, когда они переехали на улицу Пьера Леру. Кортасар привез из Буэнос-Айреса, из издательства «Судамерикана», заказ на перевод романа Маргерит Юрсенар «Воспоминания Адриана», прочитанный им за год до этого в Италии и который ему очень понравился, и эта работа вместе с работой в ЮНЕСКО и рассказами, которые он продолжал писать, занимала все его время; тогда же у него начались проявления мононуклеоза («болезнь довольно загадочная», – скажет он своему другу, инженеру и переводчику с французского, Жану Барнабе, с естественным в ту пору неведением, поскольку дело происходило в 1955 году), кроме того, ему пришлось провести месяц в больнице после операции аппендицита. Как всегда, несмотря ни на что, его не оставляет желание путешествовать, и он использует для этого любую возможность, предоставляемую ему ЮНЕСКО в последующие полтора-два года; благодаря командировкам расширялись его познания о других странах, в числе которых были Швейцария, Индия, Испания, где он посетил тринадцать городов за полтора месяца и где его совершенно добили поезда компании «Ренфе» и полагающееся там питание; он посетил также Голландию, Бельгию, Португалию, Турцию и Грецию.

Из всех этих стран хуже всего дело обстояло с Индией, где после шести «проклятых» прививок ему в течение двух месяцев пришлось противостоять брюшному тифу, холере и черной оспе. Все в этой стране: запахи, краски, иная система ценностей, и другое восприятие времени, и даже сама концепция существования – все значительно отличалось от европейских понятий, и он почувствовал это за время своего пребывания, которое началось в Бомбее. «И там, среди этой невыносимой жары, к которой невозможно привыкнуть, мы начали наше знакомство с миром Индии. Моей первой реакцией был страх, ужас физический и ментальный, ощущение, что я оказался на другой планете и что меня окружают существа, с которыми невозможен никакой контакт. Однако первоначальный шок прошел, и наступило нечто совершенно другое: ощущение мира и покоя, которое передавалось нам от индусов и их образа жизни» (7, 346) – так он напишет Барнабе.