Хуже, чем мертвый
Шрифт:
— Не из-за связи.
— Хорошо, ты прав. Мне было бы больно, если бы ты умер. Кроме того, я тоже, скорее всего, умерла бы, так что слишком долго больно мне бы не было. Может теперь, ты сбежишь, пожалуйста?
— О, да, — ответил он, становясь прежним Эриком. — Сейчас я сбегу, но приду повидать тебя позже. И будь уверена, любимая, мы придём к пониманию. Что касается вампиров Лас-Вегаса, они подходят для управления штата, в большей степени, полагающегося на туризм. Король Невады — сильный мужчина, и Виктор не тот, кого можно легко обмануть. Виктор безжалостен, но он не будет разрушать что-либо, что он сможет использовать. Он весьма хорош в сдерживании своего характера.
— Так значит, на самом деле ты не расстроен всем этим? — Я не смогла скрыть потрясения в голосе.
— Это произошло, — ответил Эрик. — Нет никакого смысла быть сейчас «несчастным». Я не могу никого возвратить к жизни, и не могу победить Неваду в одиночку. Я не буду просить своих людей, умирать в бесполезных попытках.
Я просто не могла понять практичности Эрика. Я понимала его точку зрения и, отдохнув, могла бы даже согласиться с ним. Но не здесь и не сейчас; он казался мне слишком холодным. Конечно, у него было несколько сотен лет, чтобы стать таким, и, может быть, ему пришлось пройти через этот процесс много раз.
Какая мрачная перспектива.
Эрик приостановился у двери, чтобы наклониться и поцеловать меня в щёку. Это был ещё один вечер поцелуев. — Я сожалею о тигре, — сказал он, и это стало заключением ночи, которая меня так обеспокоила. Я рухнула в небольшое кресло, стоящее в углу спальни, и сидела в нём, пока не уверилась, что из дома все ушли. Когда остался только один тёплый мозг, мозг Амелии, я выглянула из своей комнаты, чтобы воочию в этом убедиться. Да, все остальные ушли.
— Амелия? — позвала я.
— Да, — ответила она, и я вышла, чтобы её найти. Она была в гостиной и была так же изнурена, как и я.
— Ты в состоянии уснуть? — спросила я.
— Не знаю. Я попробую. — Она покачала головой. — Это всё меняет.
— Что это? — Удивительно, но она меня поняла.
— О, вампирский захват власти. У моего папы были разные деловые отношения с Новоорлеанскими вампирами. Он собирался работать на Софи-Анну, восстанавливая её штаб в Новом Орлеане. И все её другие владения. Я лучше позвоню и расскажу ему всё. Он собирался пораньше приехать туда с новым помощником.
По-своему, Амелия была так же практична, как Эрик. Я ощущала свою несовместимость с миром. Я не могла думать о звонке кому-либо, кто будет чувствовать меньшую печаль от потери Софи-Анны, Арлы Ивонн, Клео… И список можно продолжать. Это заставило меня задуматься, впервые, о том, что вампиры привыкли к потерям. Глядя на жизнь, проходящую мимо них, а затем исчезающую. Поколение за поколением попадали в свои могилы, в то время как всё ещё немёртвые продолжали жить. И продолжали.
Что ж, уставшее человечество — которое, в конечном счете, исчезнет — нуждается в некотором сне, даже в худшем из возможных состояний. Если сегодня ночью намечается ещё какой-нибудь неприятельский захват, то ему придётся пройти без меня. Я снова заперла двери, крикнув, пожелала Амелии спокойной ночи, и заползла обратно в свою кровать. Минут тридцать я лежала с открытыми глазами, потому что как только я начинала засыпать, мои мышцы дергались. Я чуть не решила остаться бодрствовать, думая, что кто-то может прийти ко мне в комнату, чтобы предупредить о большой беде.
Но, наконец, даже дёргающиеся мышцы перестали меня будить. Я провалилась в тяжелый сон. Когда я проснулась, солнце уже встало и светило в окно, а в углу, в кресле, в котором я сидела прошлой ночью пока пыталась разобраться с Эриком, сидел Квинн.
Неприятная тенденция. Я бы не хотела, чтобы у меня было много парней, заходящих без предупреждения в мою спальню и выходящих из неё. Я хотела одного, который останется.
— Кто тебя впустил? — спросила я, приподнявшись на локте. Он хорошо выглядел для человека, который не выспался. Он был очень большим мужчиной с очень гладкой головой и огромными фиолетовыми глазами. Мне всегда нравилось, как он выглядит.
— Амелия, — ответил он. — Я знаю, что не должен был входить; я должен был подождать, пока ты не проснёшься. Ты могла не захотеть меня впускать.
Я зашла в ванную, чтобы дать себе минуту — ещё одна уловка, которая становилась слишком знакомой. Когда я вышла, немного более опрятная и более активная, чем когда заходила, у Квинна была для меня кружка кофе. Я сделала глоток и незамедлительно почувствовала себя способной справиться со всем, независимо от того, что будет. Но не в моей спальне.
— Кухня, — сказала я, и мы пошли в комнату, которая всегда была сердцем дома. Она была уже старой, когда пожар поглотил её. А сейчас у меня была совершенно новая кухня, но я всё ещё скучала по той. Стол, за которым моя семья обедала в течение многих лет, был заменен современным, а новые стулья были намного удобнее, чем старые, но сожаления все еще посещали меня время от времени, когда я думала о том, что было потеряно.
У меня было зловещее чувство, что «сожаление» собирается стать темой дня. Очевидно, во время своего беспокойного сна я впитала дозу практичности, которая казалась мне такой грустной прошлой ночью.
Предупреждая разговор, перед необходимостью которого мы оказались, я вышла через черный ход и увидела, что автомобиля Амелии нет. По крайней мере, мы были одни.
Я села напротив мужчины, которого надеялась полюбить.
— Малыш, ты выглядишь так, будто кто-то сказал тебе, что я мертв, — сказал Квинн.
— Лучше бы так оно и было, — ответила я, потому что я должна была нанести глубокую рану и не видела другого выхода. Он вздрогнул.
— Сьюки, что я мог сделать? — спросил он. — Что я мог сделать? — в его голосе звучал гнев.
— Что я мог сделать? — переспросила я, потому что не знала, что ему ответить.
— Я послал Франни! Я попытался предупредить тебя!
— Слишком мало, слишком поздно, — ответила я. И тут же задумалась: не была ли я слишком твердой, несправедливой, неблагодарной? — Если бы ты позвонил мне несколько недель назад, хотя бы раз, я чувствовала бы себя по-другому. Но, полагаю, ты был слишком занят, пытаясь найти свою мать.
— Так значит, ты рвёшь со мной из-за моей матери, — сказал он. Он казался ожесточенным, но я не винила его.