Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
Билинский сделал знак рукой, но кто-то слегка толкнул его. Ядвига стояла подле него, не сводя с останков алчного, исполненного боли взгляда. Алек отвернулся. Он сделал несколько шагов в сторону дома, а когда оглянулся на оставшихся под дубом, Игнац, его сын и Ядвига укладывали в гроб длинный белый сверток.
Когда второй гроб закрыли, запечатали и уже собирались отнести на грузовик, Билинский вдруг спохватился.
— Нет ли каких-нибудь цветов? — спросил он Фибиха, заметив его в толпе зевак, батраков и девчат, просто любопытных или готовых оказать покойным последнюю услугу.
— В оранжерее есть хризантемы.
— Пойдем нарежем немного цветов.
Оба гроба между тем были поставлены на грузовик.
В оранжерею пошли Алек, пан Фибих и Ядвига.
Алек по приезде еще не успел осмотреть оранжереи. Они непомерно разрослись за войну. Януш во время оккупации ежегодно возводил новые пристройки. Билинский не знал этих сооружений. Когда он в прежние времена заезжал в Коморов, оранжереи были меньше. Вернее, стояла одна разведочная, впоследствии разрушенная. Ныне теплицы выстроились в четыре ряда, соединенные одной общей галереей, обогреваемые паром. Рядом высилась труба котельной. В оранжереях было гораздо теплее, чем на дворе. Отепление уже действовало.
Останки, извлеченные из земли, не источали запаха. Но над разрытыми могилами стоял неприятный, тяжелый дух. Отсыревшие в земле покровы, одежды и иссохшие тела издавали запах резкий и прилипчивый. Под дубом пахло смертью и нищетой. Алек это почувствовал только здесь, в оранжерее, где на него повеяло свежим, камфарным запахом зелени хризантем. Точно желая усилить этот запах, он сорвал темно-зеленый листок и растер его в пальцах. Потом поднес ладонь к лицу и вдохнул этот освежающий аромат, который издавна действовал на него словно какое-то воспоминание о лучших временах. Алек понял, что запах хризантем был для него всегда связан с Коморовом. В той, старой, разводочной так же пестрели осенней порой, в эпоху его охотничьих эскапад, мелкие белые и желтые цветы, которые стали теперь для него цветами траура. Всего несколько минут назад останки, несмотря на знакомые черты испепеленного лица, ничем не напомнили Билинскому живого Януша. Зато теперь, благодаря терпкому аромату растертого листка, перед глазами Алека возникли почти осязаемые образы дяди и его жены, несчастной, рано умершей Зоей. Направляясь в Варшаву, находясь в Миланувке и теперь, по пути из Варшавы в Коморов, Алек не вспоминал о Зосе. Но в эту минуту всплыл в его памяти образ невысокой женщины с прекрасными, испуганными глазами, какой он видел ее давным-давно на концерте. Он увидел ее, стоявшую на пурпурном ковре лестницы в консерватории и обращавшуюся к нему с каким-то вопросом, на который он не ответил. Он уже не помнил, о чем она спрашивала. Но помнил, что не ответил ни слова, только покраснел до корней волос. Он не сумел бы и теперь ответить ни на один вопрос умерших. И, к своему величайшему изумлению, почувствовал, как кровь с такой силой ударила ему в лицо, что даже слезы навернулись на глаза.
— Цветы еще мало распустились, — сказал Фибих, вручая ему секатор, — ведь мы их готовим только ко дню поминовения усопших. Но кое-что найдется в четвертой теплице. Там есть отборные, которые так любил пан Януш.
Алек огляделся. В каждой оранжерее стояли горшочки с другим сортом цветов, предназначенных для дня поминовения. В первой — были круглые, белые, похожие на комки снега. Перейдя во вторую, он увидал, что здесь распускаются темно-пурпурные цветы с золотистым отливом. В третьей теплице росли розовые, с остроконечными лепестками, а в последней — мелкие желтые, лиловые и коричневые. Но больше всего было тут белых хризантем. Алек держал в руке секатор, но цветы не срезал. Он любовался этим морем растений, волны которого были окрашены в благородные, слегка приглушенные, точно выгоревший ковер, тона.
В четвертой оранжерее он ощутил очень сильный запах апельсинов, который напомнил ему Африку. Увидел в сторонке, на маленьком столике, четыре горшка с туберозами и понял, откуда здесь этот аромат.
— А туберозы? — спросил Алек.
— Остались от предыдущего захода, — пояснил садовник. — Малость запоздали. Были затруднения с топливом. Мы, видите ли, соблюдаем очередность… Перед хризантемами были туберозы, после хризантем будут цикламены. Вот, взгляните, уже приготовлены.
И Фибих показал ему на расставленные под столами, на которых распускались хризантемы, небольшие горшочки. Из них выглядывали испещренные светлыми пятнами бледно-зеленые листья плотных кустиков альпийской фиалки.
— Пан Януш выстроил прекрасную оранжерею, — как-то растроганно произнесла Ядвига, стоявшая рядом с крупной хризантемой в руке.
И она и Фибих окинули взглядом великолепную теплицу, как бы любуясь этим морем пышных, выхоленных растений.
— Толковое он создал хозяйство, — одобрительно проговорил старый Фибих, — теперь только следи, чтобы тут был порядок.