Хвала и слава. Том 1

Ивашкевич Ярослав

— Это и есть Галлер, — шепнул лесничий.

Низенький полковник заковылял вдоль строя. Парни видели только его толстую палку. Он остановился и стал говорить.

Голубело небо, и в нем заливались жаворонки; перепуганная дочь дьячка вышла по воду, а в листве, несмотря на полуденное время, трещали и суетились майские жуки, которых в тот год развелось великое множество. По временам откуда-то издалека доносился выстрел. Галлер двигался вдоль деревни и еще не доковылял до конца выстроившихся шеренг, как офицеры начали разводить ближних солдат. Наконец подали коней для полковника и его свиты. Они поехали в части бригады, расположенные в других местах. Солнце уже склонилось к западу.

Януш подождал еще немного и отправился на розыски Юзека. Он шел по деревенской улице вдоль красивых, узорчатых плетней. В белых хатах жизнь словно замерла. Лишь изредка во дворе можно было увидеть крестьянина или бабу, кормивших скотину. Во дворах стояли повозки, нераспряженные, заваленные солдатскими мешками, хлебом, кулями с овсом. Юзека нигде не было.

И лишь за деревней возле креста Януш заметил нескольких офицеров, смотревших в бинокли. Среди них был и Юзек. Он увидел Януша и помахал ему рукой. Януш направился к нему.

— Иди сюда! — закричал Юзек. — Здесь прекрасный наблюдательный пункт. Немцы близко.

Януш посмотрел на дорогу, по которой они приехали в село, но ничего не увидел. Широкий тракт лежал под солнцем, и однообразное поле простиралось далеко, до взгорбившейся линии горизонта. От жары в воздухе стояло марево, а низкая, еще не начавшая колоситься рожь колыхалась, как волны на озере. Стояла звенящая тишина.

Неожиданно в этой тишине раздался далекий и негромкий орудийный выстрел, послышался свист снаряда и второй, еще более далекий взрыв. Юзек опустил бинокль и сказал:

— Началось.

Офицеры удалились, и Юзек с Янушем уселись под крестом. Обхватив руками колени, Януш вглядывался в степь. Близился вечер.

Пушки начали бить методично, гул их звучал как своеобразная музыка. Юзек был очень взволнован. Застрочили пулеметы.

— Знаешь, — сказал Юзек, — я чувствую себя так, будто впервые попал под огонь.

— Это уже огонь?

— А ты что думал? — повел плечами Юзек. — Мне кажется, — продолжал он через минуту, — это потому, что… ну как бы тебе сказать! Ну, потому, что это наш первый бой. Наш собственный бой…

— Как это собственный?

— А так, польский. На свой страх и риск.

— Какая разница?

— Но ведь все это делается во имя чего-то.

— Потому что против немцев? Да?

— Ну да, наконец-то…

— Но, похоже, нас разобьют.

— На этот раз наверняка. Но ведь это не последний бой.

— И не первый. Неужели война — это самое важное, самое нужное для человечества?

— Во всяком случае, она нужнее, чем искусство Генрика!

— Возможно, тем более что Генрик сейчас сражается. А вот, кстати, и он.

Генрик подбежал к ним, крича четырем солдатам, которые тащили за ним пулемет:

— Сюда, сюда!..

Он приказал установить пулемет между четырьмя кустиками, посаженными вокруг креста. Юзек возмутился.

— Да разве это укрытие? Ты с ума сошел! Ведь сразу же видно, что именно здесь может быть пулеметное гнездо. Ты ничего не смыслишь в этом.

— Пулемет должен стоять здесь, — закричал побагровевший Генрик. — Понятно?

— Но ведь нас тут перебьют! — упирался Юзек.

— Можешь уйти отсюда. Тебе никто не приказывал здесь оставаться.

— Мне вообще никто ничего не приказывал.

— Так чего же ты здесь околачиваешься?

Януш обратил внимание, что они разговаривают неестественно громко, и тут только осознал, что воздух гудит от орудийных залпов. Взглянув на степь, он вдруг увидел на далеком расстоянии маленькие фигурки людей, они бежали цепью, припадая к земле. То одна, то другая фигурка вскакивала и устремлялась вперед. Януш уже знал, как свистят пули. Вот еще несколько пронеслось над головой. Прибежал какой-то офицер с лицом красным, как бурак, с черными спутанными волосами, выбившимися из-под голубой шапки.

— Стреляйте, стреляйте! — кричал он.

— Боже, какой балаган, — сказал Юзек Янушу.

Пулемет под крестом заработал, и Януш с любопытством повернулся в ту сторону, но вдруг Юзек подогнул ноги и медленно, как актер на сцене, повалился головой вперед. Януш подскочил к нему. Юзек пытался встать.

— Помоги мне, — сказал он, — в бок угодило.

Подошел Генрик. Вдвоем они подняли Юзека, он был бледен и кусал губы. Крови не было видно.

— Пойдем, пойдем, — сказал Януш.

Они повели Юзека к деревне. Сначала он шел сам и даже сказал:

— Ничего не болит.

Но потом стал с трудом переставлять ноги. Пришлось почти нести его. Так добрались до первой хаты. Во дворе лежал большой ворох изумрудной свежескошенной люцерны. Сюда они подвели, точнее, перенесли Юзека — двигаться он уже не мог. Вдруг он тихо застонал и приподнялся.

Януш поднял глаза и увидел, вернее, заметил, как по лицу друга скользнуло дыхание смерти. Сначала окаменели губы, потом заострился нос, глаза еще мгновенье смотрели прямо перед собой с выражением испуга, а потом остекленели и тоже стали неподвижными. Наконец, покрывшись желтизной, замер лоб, над которым развевалась на весеннем ветру светлая прядь волос, и Юзек рухнул как подкошенный на зеленое ложе из люцерны.

Глава третья

ВАРШАВА

I

В том году, несмотря на чудесное лето, лишь немногие выезжали из Варшавы, но уж если выезжали, то надолго. Солнце обжигало пустынные улицы, движение по ним почти прекратилось. Януш устроился у Билинских в маленькой комнатке наверху и чувствовал себя там превосходно. Он часто виделся с сестрой, реже — со старой княгиней Билинской, которая тоже жила на Брацкой; семейный уют в доме создавали Текла Бесядовская, ведавшая всем хозяйством, да старик Станислав, который после бегства из Маньковки пробрался через Киев и Брест в Варшаву и осел у Билинских, вернувшись к старому очагу, покинутому лишь на время войны.