Хвост павлина
Шрифт:
В эти-то сто лет после Сумарокова появились «Недоросль», «Горе от ума», «Ревизор»… Видно, услышан был скорбный глас Александра Петровича Сумарокова: «Ста Молиеров требует Москва, а я при других делах по моим упражнениям один только…»
ПРАВО НА НЕДОВОЛЬСТВО
Только тот, кто недоволен собой, имеет право на все прочие недовольства.
СМЕХ И СЛЕЗЫ
Людей объединяет то, что они любят смеяться и не любят плакать, — хотя, как известно, слезы приносят облегчение, а смех нередко доводит до слез.
Разъединяет их то, что они смеются и плачут по разным поводам.
Чем мельче повод, тем резче грань между слезами и смехом. А чем повод значительней…
У великих сатириков смех — заменитель слез. Но, в отличие от слез, он не приносит облегчения.
ОТДЫХ ОТ ВЕЛИКИХ ПРОБЛЕМ
Особенно популярна литература, которая будит маленькие мысли и чувства, а большим позволяет спокойно спать.
Маленькие мысли и чувства выскакивают, застегивают мундирчики и начинают добросовестно чувствовать и мыслить.
А большие — спят. Крепко спят. Но без храпа — чтоб их, чего доброго, не услышали.
СКУПОЙ ЯЗЫК СЛАВЫ
Всякое определение сужает понятие, а иногда и просто оскорбляет его.
— Слово имеет псковский поэт Александр Пушкин!
Разве это не оскорбительно для Пушкина?
— Слово имеет поэт Александр Пушкин!
Тоже оскорбительно, но не так.
Язык славы скуп, он не терпит ничего лишнего.
— Слово имеет Пушкин!
И сразу все затаили дыхание. Только так и нужно Пушкина объявлять.
А Ерофеев обижается, когда его объявляют по-пушкински:
— Слово имеет Ерофеев.
Он предпочитает, чтобы его объявляли так:
— Слово имеет Николай Ерофеев, поэт, член Союза писателей, заслуженный работник культуры.
ЗАГАДКИ СЛУЧАЙНОСТИ
Случайность любит выдавать себя за закономерность, обнаруживать в себе какой-то скрытый, таинственный смысл.
— Назови-ка мне трех самых крупных русских сатириков.
— Гоголь, Салтыков-Щедрин… Пожалуй, еще Чехов.
— Правильно. А когда они родились? Назови их годы рождения.
Я называю.
— А теперь раздели каждый год на семнадцать. Все они делятся на семнадцать с остатком семь.
— Но если с остатком, зачем их делить на семнадцать? Почему не на пятнадцать, не на восемнадцать?
— Такое это число. На семнадцать делятся годы рождения величайших писателей — Сервантеса и Шекспира.
— Забавно. Бывают же совпадения!
— Ты считаешь это совпадением? А то, что год рождения величайшего французского сатирика Мольера делится на семнадцать с остатком семь? И год рождения величайшего немецкого сатирика Эразма Роттердамского делится на семнадцать с остатком семь? Это тоже совпадение?
— Совпадение.
— А то, что год рождения величайшего… величайшего… — Случайность исчерпала писателей, но у нее еще был резерв. — Год рождения величайшего Леонардо да Винчи делится на семнадцать с остатком семь — это тоже совпадение?
— Совпадение.
— Ну, хорошо. А то, что твой собственный год рождения делится на семнадцать с остатком семь?
Я быстро делю свой год рождения на семнадцать. В остатке получается семь.
Вот это да! Гоголь, Чехов, Салтыков-Щедрин… Мольер, Эразм и Леонардо да Винчи… Неплохая компания для такого человека, как я…
— Да, пожалуй, — соглашаюсь я. — Наверное, это закономерность.
ИЗ ЧЕГО ДЕЛАЕТСЯ ИМЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
Когда мы говорим: имена Рабле, Свифта, Гоголя, — мы имеем в виду их фамилии, а не имена. Не Франсуа, Джонатан, Николай, а Рабле, Свифт, Гоголь.
Вот из чего делается имя в литературе: оно делается из фамилии.
Из имени фамилию сделать легко: из Ивана — Иванова, из Андрея Андреева… А вот из фамилии сделать имя… На это нужно потратить всю жизнь. Да так потратить, чтобы весь мир оказался в выигрыше.
ДОСТОЕВСКИЙ
Достоевский начинался задолго до Достоевского, когда протопоп Аввакум говорил голосом Мармеладова:
— Курочка у нас черненькая была…
И позднее Достоевский не раз возникал в книгах различных писателей.
И когда он наконец появился, он не наследовал своих предшественников, он просто собрал себя.
Не оттого ли его пробирающая до костей интонация — что на протяжении долгих веков он собирал себя по крупицам?
ГОРОДНИЧИЙ ПО ФАМИЛИИ ХЛЕСТАКОВ
«И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях… Много, премного у меня романов в голове; да такие бойкие ребятишки эти романы, так и прыгают из головы. Но нет, не пущу до время; а после, извольте, полудюжинами буду поставлять! Извольте! извольте! Ох вы, мои други сердечные! Народец православный!»
Только первые две фразы в этом монологе говорит Хлестаков, а все остальное — не литературный, а действительный, жизненный персонаж, преуспевающий литератор. Его, Александра Орлова, можно обвинить в хлестаковщине, но скорее Хлестакова можно обвинить в орловщине, поскольку слова, здесь приведенные, цитировались Гоголем задолго до рождения Хлестакова. Может быть, Хлестаков и назван Иваном Александровичем как законный сын Александра Орлова, а его вранье чиновникам не что иное, как мечты о таком же литературном успехе.
Каждый из нас в какой-то степени Хлестаков, каждого в чем-то принимают за другого. Пусть не за ревизора, а за человека другой профессии, — за врача, педагога, ученого, за специалиста в том деле, в котором он никакой не специалист. Мы и сами нередко принимаем себя за других, иногда век проживем, да так и не удосужимся с собой познакомиться.
В широком смысле Хлестаков — это человек не на своем месте, получающий блага, которых не заслуживает. А городничий — не Хлестаков? А судья? А почтмейстер? Они там все Хлестаковы, потому что все занимают чужие места, причем он-то, Иван Александрович, временно, а они — постоянно.
ПОИСКИ СЕБЯ
Очень трудно бывает найти себя.
А где мы ищем?
Стыдно сказать.
А иногда страшно подумать.
ОТВЕТ ШЕРЛОКА ХОЛМСА
У Шерлока Холмса спросили, как он нашел себя.
— О, совсем не сложно! — ответил великий сыщик. — Я просто искал преступника…
ЛЕПКА
Человек — не застывшая статуя, его постоянно лепят обстоятельства, окружение, работа, семья.
И не знает он, сколько его еще лепить, когда наконец он станет законченным произведением…
Потому что, пока жизнь нас лепит, нам процесс дороже, чем результат.