Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
Так может быть, сегодня все сложится удачно?
И тут что-то заскреблось в дверь.
Я открыл.
За дверью стояла Аня, дочь соседей.
Хьюстон, у нас проблема.
Впустить или не впустить? Я не очень-то похож на наперсника одиннадцатилетних девочек-подростков. Я вообще мало похож на наперсника кого бы то ни было. Я сам себе не доверяю и самого себя слушать не люблю, что уж там говорить о малолетках.
– Можно войти? А то родителей нет дома.
Вот черт.
Впустишь ее –
– Входи, но только не надолго – я ухожу скоро.
– У тебя что-то стухло – воняет, – заявила девица, потому что у них это, видимо, в крови – по крайней мере она точно унаследовала это от папочки.
И вовсе фляки не стухли, а просто уже приятно благоухали по всему дому.
– Ты обедала? – спросил я, потому что не знал, о чем еще можно разговаривать с несовершеннолетними.
– Обедала в школе.
– Но ты голодная?
– А что у тебя?
Человек либо голоден, либо нет, правда ведь?
Но только не женщина.
Женщина хочет есть что-то особенное – а вовсе не то, что у тебя сейчас имеется в наличии. Если она хочет дыню – то она даже не прикоснется к твоим флякам, если она хочет салат из помидоров – то даже не предлагай ей капустный салат, это же ясно. Я это уже давно знаю.
– Фляки, – ответил я и добавил: – Только фляки.
– А это что?
– Это такие… – Я запнулся.
Ну как тут объяснишь, в самом-то деле?! Не скажешь же девочке-подростку, что это внутренности, засунутые в желудок и сдобренные специями… еще в обморок упадет.
Марта от одного только названия уже вздрагивала. И рульку она не ела, а я ничего лучше правильно приготовленной рульки не пробовал – «потому что у рульки есть шерсть»! Я вот курицу не люблю – потому что у нее перья. А Марта говорила: «Перья можно ощипать и опалить над огнем (как будто мне делать больше нечего, кроме как опалять перья птиц!), а вот что ты сделаешь с шерстью?!! Она омерзительна!»
А на самом деле шерсть можно спокойненько себе пальцами повытягивать, потому что у правильно приготовленной рульки щетина легко снимается, волосы выходят мягенько, да не столько их там, чтобы так уже прямо человеку было омерзительно.
– Фляки – это такое блюдо, с острыми приправами, такое, знаешь… мясное блюдо для мужчин, – закончил я легко, а Мелкая уставилась на меня с удивлением.
– Ты мизогинист? Мама так папу называет.
Я забыл, что означает это слово, но на всякий случай покивал головой, что при определенном желании можно было принять как за согласие, так и за отрицание. Надо будет посмотреть это слово в словаре. Человек ведь учится всю жизнь, так что нечего всяким сопливым девчонкам передо мной нос задирать.
– Ну, я могу попробовать, – заявила она, и мы направились на кухню.
Я достал
– Если ты не ешь, то я съем, – сказал я.
– Выглядит как… какие-то фляки, – выдохнула она с облегчением. – Я вообще-то пришла, потому что уроки уже сделала и мне скучно.
Вот же я неудачник, только этого мне не хватало – быть спасательным кругом для скучающего недоразвитого создания женского пола!
– А где Марта?
Я удивился. То есть эта Мелкая водила дружбу с моей девушкой?! А я и не знал ничего.
С бывшей девушкой.
– Ну, твоя девушка, – уточнило это чудное дитя.
Вот здорово, что она мне напомнила. А то я ведь не в курсе, кто такая Марта.
– Она… ушла.
– А что ты ей сделал?
Я чуть фляками не подавился.
Что я ей сделал?!! То есть в голову не приходит, что это ОНА могла мне что-то сделать! И ведь маленькая такая, от горшка два вершка, а уже задает идиотские вопросы!
– Ничего, – процедил я коротко.
– Вы поссорились?
– Можно и так сказать. – Я медленно жевал фляки, потому что не представлял, что дальше делать с этим дитятком.
– А где мой слоник? – вдруг заинтересовалась Аня.
Ну, теперь-то будет полегче.
Будильник надо поставить на видное место – ибо патриотизм и матушка.
Ринграфик тоже держать на виду, чтобы хранил, – ибо опять же матушка.
А слоник – слоника тоже на виду, ибо на счастье же Мелкая подарила.
– Он у меня в спальне, – ответил я, не уточняя, что валяется на дне ящика.
– Ага. Как-то у тебя стало тут странно. По-другому.
Я оглядел кухню. Кухня как кухня. Ничего не было по-другому – все так же, как и раньше. Хотя Мелкая была права – кое-чего не хватало. Я вдруг вспомнил, что на протяжении четырех лет на столе всегда стояли цветы. Всегда. Каждый день. Независимо от времени года. Какая-нибудь роза. Или три тюльпана. Или вифлеемская звезда. Сирень. Ландыши.
Марта постоянно покупала цветы, я редко, когда вдруг вспоминал, что она их любит. Вот звезду я купил, а она потом засохла и отправилась в помойку, как и те две из спальни.
– По-другому все теперь, после того как ты остался один, – настаивала моя гостья. – А что это у тебя так стучит?
Стучала Кошмарина, уже довольно долго.
– Это соседка, она не любит музыку.
– Мама бы велела сделать потише. Тебе везет, что ты не с мамой живешь.
Музыка и правда играла довольно громко, а ребенок-то оказался не такой глупый.
– Мне надо переодеться, уходить скоро, – сказал я, приглушив звук.
– Ладно, ухожу. Было классно с тобой поболтать, – сообщила Мелкая и ушла. А я вздохнул с облегчением.