Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
Снять телочку
– Не знаю, готов ли я к свиданиям, даже с такой исключительной девушкой, как ты, – говорю я. – Я еще не совсем оправился после расставания… Не знаю даже, могу ли я тебе предложить что-то… – Я вешаю голову, но краем глаза вижу, что лицо Мальвины яснеет, хотя до этого момента она в интернете проявляла недюжинную осторожность и подозрительность.
Она моя.
Да, я не ошибся.
Для женщины ничего не может быть желаннее, чем убедить какого-нибудь парня, что не все они одинаковые!
А еще мне кажется, что ход их мыслей довольно прост:
Я сидел в кафе с девушкой, с которой недавно познакомился. Вернее, познакомился я с ней еще раньше, на сайте знакомств, но я сознательно стараюсь сводить виртуальное общение к минимуму и сразу договариваться о личной встрече. Конечно, мы немного попереписывались через интернет, но осторожно, без номеров телефонов, адресов и так далее. И уже через две недели взаимных вопросов типа «а что тебе нравится?» и «какую музыку ты слушаешь?» я пригласил ее на свидание.
Она немножко сомневалась, говорила, что я тороплюсь, что она еще не совсем готова к свиданиям со мной в реале, что она никогда раньше не соглашалась, что это вообще ее подруга на этом сайте зарегистрировала… Но я ей написал, что реальность всегда гораздо ценнее, чем любая иллюзия, и что мы ведь могли познакомиться и где-нибудь в реале, но только коварная судьба не дала нам такого шанса.
Ну и всякие там бла-бла-бла, которые женщины, как известно, обожают.
– Время лечит, – говорит тихо Мальвина и гладит меня по руке.
Я молчу и не отвечаю на ее прикосновение. Терпение, терпение… терпение будет вознаграждено.
– Сомневаюсь…
– Ах, Иеремиаш, – вздыхает Мальвина, и у нее это здорово получается – грудь слегка приподнимается… – не думай так, мысли позитивно. Мне ведь в жизни тоже пришлось…
Первый закон обольщения: надо выглядеть так, чтобы было похоже, что тебе интересно. Я решаю делать то же самое, что делаю с матерью: киваю головой и просто разглядываю девушку. Хорошие зубы, соблазнительные губы. Она забавно морщит бровки и склоняет головку набок, рука ее все это время находится на моей руке, ногти накрашены розовым лаком, руки ухоженные…
Марта тоже любила розовый лак, только более приглушенный оттенок. У этой девушки руки безукоризненные, а вот у Марты был шрам, небольшой, идущий от мизинца вглубь ладони. Мы тогда в поход пошли на байдарках, на озеро около Венгожева, так офигительно красиво. И еще там птицы.
Какие хочешь.
Цапли, стоящие в воде на одной ноге… большой баклан, сушащий одно распростертое крыло на дереве… орланы-белохвосты и орланы-рыболовы и вообще все ныряюще-плавающие особи…
Но мы-то приехали главным образом из-за журавлей.
У нас с Мартой был договор: я еду с ней в Италию, только с гидом, а как же, или там на какой-нибудь Кипр или Канарские острова, «все включено», куда она захочет – а она за это со мной едет на байдарках и с палаткой.
Это было классно.
И вот именно там она покалечила руку – открывала банку тушенки. Выглядело это ужасно, кровь хлестала, а больницы
Я палатку поставил в самой глуши, там, где было нельзя, – где можно было, нам было не интересно. И Марта готовила ужин. Разделение ролей было простым и очевидным: когда вы живете в палатке – вы становитесь партнерами, не спорите, каждый делает свое дело, а иначе все только разругаются. Я понятия не имею, как это произошло. Когда она меня позвала и я к ней повернулся – я чуть в обморок не грохнулся.
Она смотрела на меня своими глазами серны и держала руку кверху, все предплечье и кофточка у нее были залиты кровью: потому что ей кто-то когда-то сказал, что надо держать порезанную конечность выше уровня сердца, и тогда кровь перестанет течь. Такую чушь могут придумать только женщины: мужик, получив удар в морду, в районе брови, а это точно выше сердца, знает, что кровь все равно будет течь, – и никто ему никогда в голову подобную хрень не вложит.
Наверно, я никогда не был так близок к панике, как тогда. А она даже не ойкнула, только побледнела. Выглядела как героиня «Ведьмы из Блэр». И она рассчитывала на меня – я ведь не мог оказаться слабаком. Я промыл ей рану спиртом, притворяясь, что на меня все это никакого особенного впечатления не производит, хотя колени у меня тряслись. Перевязал ей крепко руку. На мой взгляд, рана выглядела так, что ее надо было бы зашить, но я был в шоке. Кровь я вообще-то не люблю.
На следующий день мы поплыли в Венгожево, нашли врача, он ввел ей сыворотку противостолбнячную, чтобы она какое-нибудь свинство не схлопотала. И грести она, конечно, не могла, так что мышцы у меня в то лето были как у знатного политика Шварценеггера.
А у нее остался шрам – на память о тех журавлях, которых мы однажды все-таки высмотрели: они так гоготали, что их было слышно везде. И мы присутствовали на их брачных танцах. Это потрясающая картина! Как они прекрасно двигаются, как подпрыгивают, как вытягивают и прячут шеи, какие звуки издают!
Журавли вообще удивительные создания, очень интересные: самочка откладывает довольно быстро два яичка, и яйцами занимаются оба родителя – и журавлиха, и журавль.
В конце концов из одного яйца вылупляется малюсенький птенчик, а вот на втором еще надо бы посидеть. И знаете, что тогда происходит в маленькой журавлиной семье? Родители делят детей между собой. Каждый берет одного и выращивает его самостоятельно. Они расходятся в разные стороны: мать со своим птенцом идет в одну сторону, отец со своим – в другую. И они могут никогда в жизни больше не встретиться. Они задницами в одном гнезде не толкаются и могут посвятить все свое время воспитанию детей. Вот так у них все устроено.
Журавль – самая большая птица в Польше, хотя и весит на целый килограмм меньше лебедя (!!!), а лебеди могут до двадцати килограммов весить.
Журавли высокие, стройные, красивые. Сейчас их больше стало, а ведь были на грани исчезновения.
– О чем ты думаешь?
– Прости, я не слышал последнее предложение, просто любовался твоими ноготками.
С матерью работает – и с ней может сработать.
Конечно.
Она улыбается, поднимает руку и игриво машет своими пальчиками.