И аз воздам
Шрифт:
— Ну вы и… — проговорил дознаватель Вальдфогель сквозь зубы и запнулся, не докончив; Курт кивнул:
— Да, к вашему сожалению. Если вас не удручает ваша будущность в связи с подобным поворотом дела — что ж, я, как и полагается служителю Господа, проявлю смирение и не стану более с вами спорить. На том и порешим, господа?
Бюргермайстер исподволь переглянулся со своими сослужителями, раздраженно поджав губы, помедлил, невольно бросив взгляд в окно, сквозь которое было не видно, но отчетливо слышно гулкий голос толпы, и, наконец, нехотя кивнул:
— Мы явимся забрать арестованных
— Славно, — подытожил Курт сухо, кивнув Нессель, и та молча поднялась. — Напоследок у меня есть еще один вопрос: где располагается ваш архив и кто может предоставить мне для ознакомления городские хроники и документы, начиная примерно с 1235 года.
— Прошу прощения… — пробормотал Вальдфогель растерянно. — Историю города?! Вы хотите изучить историю Бамберга за полтора века, майстер Гессе? Сейчас?!
— Знанию всегда есть время, — нарочито благодушно улыбнулся он, и Бём, поморщившись, поспешно кивнул вверх:
— Это прямо над нами, майстер инквизитор. Третья от лестницы дверь. Там сейчас находится наш канцлер, он окажет вам всю необходимую помощь.
— Должность канцлера, как я понимаю, с основными обязанностями совмещает ваш нотариус Клаус Хопп — тот, что заменил собой прежнего, безвременно утопшего?
— Да, — всеми силами стараясь сдерживать раздражение, подтвердил бюргермайстер. — Но смею вас заверить, он знает свое дело и сможет вам помочь, что бы вы там ни желали узнать.
— Надеюсь, — кивнул Курт, подчеркнуто учтиво кивнув присутствующим, и направился к выходу, потянув Нессель за собою.
Глава 22
По его внутреннему ощущению прошло часа два с половиной; солнце за окном уже заметно скатилось к горизонту, падающий из проема свет приобрел какой-то неестественный рдяный оттенок, словно проем был забран сплошным красным стеклом, и оттого лицо спящей Нессель казалось воспаленным и больным. Ведьма лежала на боку на узкой скамье, вытянув ноги и подложив ладони под голову, и на довольно громкое, хрусткое шуршание старых страниц под пальцами Курта не реагировала.
Когда канцлер Хопп, выдав ему всю требуемую документацию, удалился, Нессель сначала сидела в ожидании у той же стены, потом бродила по комнате, рассматривая книги, оклады, чернильницы, выглядывая в окно и снова начиная наворачивать круги по небольшой комнатушке, потом опять уселась на скамью, потом прилегла и, наконец, уснула. Заглянувший спустя час канцлер молча бросил взгляд на спящую, на майстера инквизитора, погруженного в чтение, вздохнул и так же безмолвно удалился снова — наверняка докладывать господам ратманам о текущей обстановке и гадать вместе с ними, что же могло понадобиться этому докучливому настырному сукину сыну.
Сукин сын переворачивал хрустящие листы клятвенных книг и разрозненных записей хроник, мысленно матеря прежних канцлеров и самодеятельных хронистов за сумбурность и косноязычность, а также за привычку дописывать данные о событиях, произошедших прежде тех, что были описаны на предыдущих страницах, а также порой гнать сплошной текст, не разделяя его ни пустотами, ни отчерками…
Нессель проснулась, когда Курт в сердцах хлопнул обложкой просмотренной
— Я уснула, — пробормотала она чуть растерянно; Курт натянуто улыбнулся:
— Вот и хорошо; хоть немного отдохнула.
— А у тебя какие успехи? — кивнув на заваленный документами стол, поинтересовалась Нессель, и его без того натужная улыбка превратилась в унылую гримасу.
— Никаких. Вообще. Об этой скульптуре нет ни слова — ни в клятвенных книгах, ни в хрониках, ни в канцлерской бюджетной документации, вообще нигде. Просто однажды Всадник начинает упоминаться как уже стоящий в соборе — и всё.
— А этого не должно быть? — осторожно уточнила Нессель; Курт вздохнул, потирая ладонями глаза, и медленно качнул головой:
— Нет. Скульптура — это ведь не медный подсвечник… Если нечто подобное мастерится по договору с самим собором — об этом как правило становится известно задолго до водружения статуи. Ходят разговоры, ближе к концу работы — особенно; если же мастер не местный и работает не в городе — сам факт доставки статуи был бы событием, которое не могло не быть отражено в хронике. Это дорогая, необычная и de facto уникальная штука. Но ничего подобного здесь нет. Если скульптура была где-то выполнена тайно (по любой причине; скажем, мастер до конца не был уверен, что у него получится) и потом подарена собору — тем паче где-то должно быть об этом сказано, должно быть имя мастера или хотя бы дарителя. Даритель явно не может быть простым горожанином — слишком это дорогое удовольствие, а стало быть, им был кто-то из состоятельных и известных людей. А такие люди, Готтер, не упускают возможности раздуть подобные дела до уровня спасения Гроба Господня, а себя прославить как благочестивейшего из благочестивых.
— А вдруг это был действительно благочестивый человек? — не особенно пытаясь скрыть скепсис, предположила ведьма. — И он правда не хотел, чтобы его прославляли за его поступок?
— Хронистов это мало волнует, — хмыкнул Курт, складывая листы и книги в стопки. — Все равно запись была бы, разве что с припиской «господин такой-то в скромности своей не пожелал…» — и множество похвал его истинно христианскому смирению и прочим добродетелям.
— А может, страницы с этими записями просто вырвали почему-то? Например, даритель оказался потом каким-нибудь буйным пьяницей или убийцей, и вообще недостойным человеком, и бамбержцам стало неприятно связывать его имя и такую реликвию.
— Нет, удаленных страниц нет, я бы это заметил.
— Так… что это всё значит? Почему нет записей?
— Ни малейшего представления, — вздохнул он, вставая, и Нессель поднялась тоже, расправляя примявшееся платье. — Никогда не имел дела с подобным, не знаю, что и предположить… Но, откровенно говоря, меня это настораживает. Если сложить отсутствие каких-либо сведений о Всаднике в архивах Бамберга, увиденную тобою сеть и все странности, творящиеся в городе — получается нечто непонятное, но точно неприятное… Идем.