И аз воздам
Шрифт:
— Даже не знаю, как тебе это объяснить, чтобы вкратце и доходчиво… Принято считать, что наш мир движется к своему концу. Когда он будет — неведомо, но будет точно.
— Второе Пришествие, — кивнула ведьма, даже не став скрывать некоторую оскорбленность. — Я, быть может, и неуч, но уж не настолько.
— Ничего подобного в виду не имел, — возразил Курт, не сразу продолжив: — Господь пребывает вне времени, Он неизменен, а Троица равновелика, но Иоахим Флорский имел собственное видение и времени, и истории, и Господа Бога. По его мнению — Бог-Отец отвечал за творение, и потому Он соотносится с историей Ветхого Завета, то есть, de facto Царство Отца словно бы осталось в прошлом. Пока понимаешь?
— Да.
— Иисус,
Нессель помолчала, ожидая продолжения, и, не дождавшись, с сомнением произнесла:
— Быть может, я чего-то не понимаю, и когда-то далеко в будущем люди станут именно такими — свободными от греха, и над ними не потребуется иного надзора, кроме совести… Но воображаю я себе это с трудом.
— Это еще не самое сильное возражение, — невесело хмыкнул Курт, вертя в руках книгу; страницы были потрепаны, обложка местами потерлась, и по всему судя, от недостатка внимания труд покойного ересиарха не страдал. — Вопрос в том, что эта книга делает в доме инквизитора…
— Ну… Он же инквизитор, — неуверенно предположила Нессель. — Изучал то, с чем должен работать…
— Любой из нас знает все эти фантазии наизусть, поверь мне; Флорский разбирался по косточкам не на одной лекции, и к его учению во все время учебы по тем или иным причинам возвращались не раз. Что могло заставить его освежать в памяти то, что и без того знает — вот на что я не могу ответить…
Курт помедлил, снова неизвестно зачем пробежавшись глазами по страницам, и, вздохнув, поставил книгу обратно, продолжив осмотр.
— И снова «eia», — пробормотал он спустя минуту, осторожно снимая с полки увесистый труд в почти такой же старой и столь же потертой обложке, и Нессель устало уточнила:
— Опять ересь?
— Наоборот, — хмыкнул он, аккуратно раскрывая старый томик. — Фон Шпее. Слышала про такого?
— Нет, кто это?
— Фридрих фон Шпее. Это священник, жил еще во времена, когда «Молот» был в ходу [73] , а братья-конгрегаты не церемонились с методами и особенно не утруждали себя ни сбором доказательств, ни вообще хоть какими-то расследованиями. Фон Шпее был одним из первых, кто попытался сделать хоть что-то, чтобы это прекратить. «Cautio Criminalis» — «Предостережение следователям»; книга, которую он написал, нами она изучалась в академии, а в его время вполне могла отправить автора следом за теми, кого он защищал… Вот. — Курт отлистал несколько страниц ближе к концу книги и зачитал вслух: — «Я часто думал, что мы лишь потому не все являемся колдунами, что не прошли через пытку. И это не пустое хвастовство, когда позже один инквизитор осмелился бахвалиться, что если бы ему в руки попал Папа, то и он бы сознался в колдовстве». Или вот: «Дознаватели будут чувствовать себя опозоренными, если им придется вынести оправдательный приговор женщине; если уж она арестована и закована в цепи, ее виновность будет доказана любыми средствами. Тем временем невежественные и упрямые священники изводят несчастное создание так, что она признается во всем, независимо от своей виновности; ведь если она не сделает этого, говорят они, она не найдет спасения и не сможет получить причастия»… Учитывая время, когда это было написано — сравнить это можно разве что со взрывом бочки с порохом посреди людной площади.
73
Годы жизни в реальной истории — 1591–1635.
— И ведь так всё и было — как он написал… — с тихой, бессильной злостью сказала Нессель; Курт кивнул:
— Да. Так было. Но больше не так — в том числе и благодаря таким людям, как он или Альберт Майнц.
— Но что ж тогда удивительного, что такая книга нашлась у инквизитора дома? «Предостережение следователям»… Ведь она для вас и написана, разве нет?
— Так-то оно так, — согласился Курт, осторожно перелистывая страницы; просто взять эту книгу, как остальные, за обложку и встряхнуть он опасался — томик был старый и уже изрядно потрепанный, и от резкого движения переплет мог попросту порваться. — Однако за стенами академии его никто обыкновенно не читает — приедается за время обучения; для убийства времени чтение не из приятных, а нового отсюда почерпнуть инквизитору с несколькими годами реального опыта попросту нечего. Я бы допустил, что у покойного была нездоровая тяга к описанию пыток, однако с романтическими виршами, которых на этих полках, как я погляжу, половина от всего наличествующего, подобное допущение как-то не вяжется.
— Может быть, это как раз и связано с тем, для чего сюда явился ваш убитый служитель? — неуверенно предположила Нессель. — Ведь в этой книге, как я поняла, пишется как раз об этом — о неправедных обвинениях, о напрасных пытках… Может, и правда — все эти казненные здесь, в Бамберге, были казнены ни за что? И Кристиан Хальс был действительно замешан в этом? Или видел, что подобные дела творит обер-инквизитор, и читал эту книгу, потому что его мучила совесть, и он пытался сам с собой решить, как быть — пойти против начальства и сознаться или дальше жить, как прежде…
— Учитывая романтические стишки как основную часть библиотеки — я бы не удивился, хотя такое поведение и отдает нравственной флагелляцией, — покривился Курт, продолжая перелистывать страницы. — Особенно для инквизитора в таком ранге и с таким опытом службы.
— А может быть, он исключение среди вас. Посмотри, какая потрепанная книга. Может, он просто из тех, кто читал ее, даже когда ушел из вашей академии — просто так читал, чтобы не забывать, что когда-то было, чтобы не повторить этого. Или такого, по-твоему, быть не может?
— Когда-то, когда я только начинал службу, — отозвался Курт неохотно, — я тоже читал «чтобы помнить». Только не Шпее; я читал сохранившиеся протоколы прежних лет из кельнского архива… Но я тогда был зеленым юнцом, к тому же провалившим свое первое дело, страшно боящимся ошибиться и ничего не знавшим и не умевшим. Будь Хальс таким — я бы выбору такого чтива не удивился… Вспомни его и скажи: он был похож на не уверенного в себе человека?
— А может, он хорошо прикидывался. Вас, разве, этому не учат?
— Не был, — кивнул Курт, и ведьма лишь молча вздохнула, неловко передернув плечами. — А вот что мне хотелось бы знать, так это где он взял саму книгу и владел ли ею до него кто-нибудь достаточно долго. То есть, прикупил ли он ее как-то на досуге или взял из библиотеки Официума… что скорей всего. И всего красноречивей.
— Это имеет значение?
— Самые зачитанные страницы и самая растянутая прошивка — вовсе не там, где приводятся примеры злоупотреблений, и не там, где автор ударяется в проповеди, — пояснил Курт; пройдя к столу, положил раскрытую книгу и убрал руки: — Смотри.