И дочка в подарок
Шрифт:
Потому что я быстро осознала одну простую вещь. Можно было сбежать из города, сбежать от человека, но невозможно оказалось сбежать от себя самой. От своих мыслей и… чувств.
Таская для тети Люды воду из колодца или дрова для печи, делая любую другую работу, я ощущала все ту же тяжесть - не физическую, а душевную. Тяжесть от собственного эмоционального решения…
И сейчас, когда Кости не было рядом, все, что испытывала к нему, словно усилилось во много раз, давая ясно понять: это не прошло за много лет, и, вероятно, не пройдет
Я вдруг осознала всю трусость своего поступка. И поняла кое-что еще: возможно, дело было не столько в том, что я ему не верила, сколько в самом страхе из-за того, что хотела верить…
Я так долго о нем мечтала, что теперь, когда он стал таким близким, таким… реальным, кажется, попросту испугалась. Того, что не сумею его удержать. Того, что всю жизнь буду бояться, что его уведет кто-то еще…
Так же, как когда-то увели из семьи моего отца.
– Жалеешь?
– раздался рядом мамин голос.
Я задрала голову, чтобы взглянуть на нее. Удивительно… она, всегда такая строгая со мной, сейчас смотрела как-то по-новому… и даже тон ее был непривычно мягким.
– О том, что мы сюда приехали? Нет, - пожала я безразлично плечами.
Небо понемногу теряло последние краски, окрашиваясь в светло-фиолетовые, постепенно сгущающиеся, тона. Из дома знакомо потянуло дымком - баба Люда затапливала печку…
– А вот я - да, - проворчала мама, опускаясь на соседний пенек.
– Терпеть ее иногда не могу, но… она все равно моя сестра. Понимаешь, о чем я?
Нет, я, увы, ни черта не понимала.
– Близкие люди иногда бывают невыносимы, - пояснила она.
– Они обижают нас - вольно или невольно, совершают ошибки… как и мы сами, впрочем. Но они не перестают от этого быть нам дороги…
Я пыталась осмыслить то, что она говорила, но подмерзающие ноги изрядно портили эффект от материнской мудрости.
– Я имела в виду, жалеешь ли ты о том, что уехала?
Она внимательно посмотрела на меня, потом с явным осуждением добавила:
– Или лучше сказать - сбежала?
– Ну спасибо, - беззлобно огрызнулась я.
– Только пинка от любящей матери мне сейчас и не хватало.
Она поджала губы и, немного помолчав, в итоге просто сказала:
– Но я говорю это именно потому, что действительно тебя люблю.
Я вскинула голову, не веря собственным ушам. Что это еще за минутка нежданной нежности? А ведь волшебное рябиновое пойло тети Люды еще даже не пошло в дело.
– Я тебе не говорила… - продолжила, тем временем, мама.
– Но твой отец… просил у меня прощения. Хотел вернуться…
Я прикрыла глаза. Многовато сегодня было откровений на одну мою несчастную голову.
– А ты не простила, -
– Не простила, - подтвердила она.
– Пошла на принцип… но не было ни дня, когда не задавала себе вопроса: а правильно ли я тогда поступила?
Повисла пауза. Она больше ничего не говорила, а я - попросту не знала, что ей ответить. Какой была бы наша жизнь, останься папа в семье? Лучше ли? Или то, из-за чего все рухнуло, повторилось бы снова? Я не знала. И гадать об этом было, в общем-то, бессмысленно…
– Не повторяй моих ошибок, - нарушила наконец тишину первой мама.
– Раз этот твой Константин свободен… и, никаких сомнений - абсолютно от тебя без ума - не упусти его по собственной же глупости! И даже если он что-то натворил и ты сомневаешься на его счет… дай шанс. Даже не ему - а себе самой. Рисковать не так уж страшно, Алина. Страшно всю жизнь потом жалеть, что не рискнула.
С этими словами она поднялась на ноги и пошла в дом. А я осталась с еще большей тяжестью на душе, чем была до этого. И страхом, что по дурости упускаю самое важное в жизни.
Я встала, было, чтобы последовать за мамой в дом, но тут поблизости раздался рев приближающейся машины. Сердце застучало, как сумасшедшее, от мысли, что это мог приехать Лавров…
Но оказалось, что то был вовсе не он.
Из черной, слишком изящной для деревенских дорог иномарки, вышел неожиданно… Малиновский.
Я остолбенела, удивленно на него глядя. А он… улыбнулся мне - так несмело, как было ему совсем несвойственно.
Хлопнув дверью, он оглядел свою несчастную обледеневшую машину и, негромко выругавшись от этой картины, направился ко мне.
– Далеко же вы забрались, - прокомментировал все с той же непривычно мягкой улыбкой.
– Что ты… как ты…
– Как я вас нашел? Пришлось хорошенько постараться, но правильные связи многое решают. А что я здесь делаю… приехал попрощаться.
Вероятно, мое лицо сделалось еще более удивленным, чем до этого, потому что он негромко рассмеялся и пояснил:
– Знаю, Цветочек, мы с тобой не так уж и близки - не друзья и не любовники… наверно, по сути своей… просто знакомые?..
Он повесил этот вопрос в воздухе и я отчего-то ощутила всем существом: он хочет, чтобы я возразила. Чтобы сказала что-то… хоть что-то, что могло опровергнуть эту горькую характеристику.
– Не уверена, что это так, - проговорила размеренно.
– Ведь Маша… она может быть все-таки твоей дочерью.
Он медленно покачал головой, и сердце у меня замерло от непонимания того, что мог означать этот жест… От надежды и вместе с тем - страха, что это окажутся напрасные чаяния.
– Я поэтому и приехал, Цветочек. Уезжаю по работе за границу… надолго. И хочу, чтобы ты перед этим кое-что узнала. Считай, что это мой тебе прощальный подарок.
Я вопросительно на него уставилась в ожидании того, что он скажет, и Артур не стал дольше медлить.