И еще о черте
Шрифт:
– Вы?
– спросил чёрт.
Иван Иванович скромно потупил глаза и продолжал:
– Женщина равна мужчине, но было бы преждевременно признать её таковой...
– Разумеется!
– сказал чёрт.
– И если я говорил иногда о революции, то всегда прибавлял: её необходимо совершить мирным путём... вот! Я никогда не был революционером...
– А на съезде вы себя назвали таким именем!
– заметил чёрт.
– Но - не в смысле аграрных беспорядков!
– огорчённо
– Я революционер, но только... не теперь... то есть не здесь... я "революционер в области права"... но не могу же я отрицать право собственности!
И, тяжело вздохнув, Иванов потёр руками бёдра.
– Итак, - сказал чёрт, - это не вы сделали революцию?
– Поймите меня, - страдающим голосом сказал Иванов, - всё, что в ней есть разумного, сознательного, - это моя работа, всё стихийное, бессознательное - работа крайних партий... это так просто!
– Значит, правда, - сказал чёрт, - что пролетарий сам завоевал свободу?
– У вас совеем нет логики, мой дорогой!
– с досадой сказал Иван Иванович.
– Как мог сделать это пролетарий? Когда он заикался о свободе, в него стреляли, и он... исчезал. А я... разве я мало ходатайствовал во всех инстанциях, от участка до сената, о необходимости разрешения свободы? Я писал об этом, я говорил, я направлял молодёжь на борьбу за свободу... но я всегда ей говорил - борись миролюбиво! Я, наконец, устраивал банкеты - вы помните?
– публичные банкеты, на которых я вполне открыто говорил, что пора уже... и прочее! Однако - в меня никогда не стреляли, - значит, я пользовался в глазах правительства престижем и - отсюда ясно - значит, именно мой голос сделал всю эту музыку. Я вёл себя всегда корректно и с полным уважением к чужому мнению. В ту пору, когда было не принято пить за конституцию, я скромно поднимал бокал свой "за неё!" - и все понимали, о ком идёт речь. Но допустим, что пролетарий тоже... помог делу освобождения страны... допустим! Что же из этого следует? Может ли он воспользоваться дарами свободы? Вот вопрос!
– Вы его решили?
– спросил чёрт.
– Давно!
– сказал Иванов, пожав плечами.
– До завоевания?..
Иванов посмотрел на чёрта и не ответил на вопрос. Осмотрев своё блестящее тело, он любовно погладил его руками и продолжал:
– Пролетарий... конечно, тоже человек, но он не пользуется доверием правительства, потому что он дерзок, некультурен и не умеет уважать чужое мнение. В него по прежнему готовы стрелять, и вообще с ним неохотно разговаривают. В обществе он... непопулярен... то есть популярен с отрицательной стороны. Он ведет себя некорректно: в то время, как я и моя партия просим только власти, он требует бог знает чего и даже кричит долой...
– Это вы уже из "Слова"?
– спросил чёрт.
– Для меня не важно, блондин или брюнет говорит правду!
– сухо ответил Иванов.
– Значит, вы играете до 48, не более?
– Не могу же я играть в 89, согласитесь! Или в какую-то ещё более крупную игру... я не мальчик! Вы рассуждаете, как социал-демократ, то есть очень несолидно. Пролетарий должен понять - если он разумное существо, что "мы все - дети одной России". "Нужно любить всем что-нибудь одно" - вот великие слова, сказанные недавно одним моим другом на страницах "Русских ведомостей". "Нужно любить всем что-нибудь одно" - вот лозунг времени!
– Волшебное будущее!
– воскликнул чёрт.
– Я его вижу: капиталист и рабочий, крестьянин и помещик, солдат и генерал - все "любят что-нибудь одно"!
– Не издевайтесь!
– возмущаясь, сказал Иван Иванович.
– Поймите - речь идёт о благе родины, о спасении культуры... Мы на границе краха: промышленность погибает, фабриканты закрывают фабрики и переводят капиталы за границу. Вы понимаете? Вот что сделал этот пролетарий! Он губит страну!
– Иван Иванович!
– ехидно подмигнув, перебил чёрт.
– А что, если пролетарий, ради спасения страны, восстановит промышленность своими средствами?
– Какие у него средства!
– презрительно пожав плечами, сказал Иван Иванович.
– А представьте - что он посмотрит на господ капиталистов, которые лишили народ работы и переводят свои деньги за границу в то время, когда страна умирает с голоду, он взглянет на них как на бунтовщиков, идущих против воли народа, а затем конфискует фабрики, объявит их собственностью нации...
– Что-о?
– дико закричал Иван Иванович.
– Это не-возможно-с! Этого никогда не было... Это не будет позволено... И, наконец... кто вы такой? Как вы смеете?
Иван Иванович сжал кулаки, бросился вперёд и - проснулся.
В кабинете было тихо и уютно. Он ощупал себя, вытер потное лицо и строго посмотрел в угол кабинета. Там, на белых кафлях печи, тускло блестел медный вентилятор...
ноябрь 1905 г.