… и компания

Блок Жан-Ришар

Луи зажал между колен сумку, которую он захватил из школы и которая ему ужасно надоела. Он расстегнул верхнюю пуговицу мундирчика, достал бумажник из глянцевитой кожи, вынул оттуда листок бумаги и протянул его Вениамину.

Это была

та самая бумажка, которую Жюстен исписал короткими изречениями в тот день, когда избрал свой путь; Луп нашел ее и спрятал, чтобы потом подразнить двоюродного брата. Надо полагать, что впоследствии мальчик обнаружил в ней достаточно поводов для размышлений совсем иного рода, ибо листок был потерт, измят, как всякая бумажка, которую десятки раз сворачивают и разворачивают.

Луи внимательно следил за выражением рыжего от веснушек лица Вениамина, пока тот знакомился со странным документом. Потом, не глядя, он показал пальцем то самое место, где рядом с именем Элен Лепленье стояло имя его отца.

– Ну, а он, Вениамин, нашел или нет в тот день смысл своей миссии?

Бен ответил не сразу:

– Я не предполагал, что эта история дойдет даже до вас. Но, Луи, я сам тут ничего больше не знаю. Да и кто знает? Чти отца и мать твоих. Если бы Жозеф не женился на Элизе, тебя бы, возможно, не было на свете. Тебе нечего об этом думать! Ты не можешь выносить на этот счет свое суждение. Жозеф один из тех, о ком я говорил, – однажды он попытался приблизиться к этой старой цивилизации.

Кто знает, не было ли это к твоему счастью. Иди, иди, не становись никому поперек пути и как зеницу ока охраняй свободу своего пути. Впрочем… если она не умерла и если ты ее встретишь, попроси… попроси, чтобы она тебя благословила. Такая не откажет. Только благодаря женщине и через женщину продолжается жизнь, и женщина в области неведомого мудрее нас, мужчин.

И снова воцарилось молчание, последнее в этой беседе.

– А пока, будь я на вашем месте, я не стал бы дольше носить на груди подобную власяницу. Пусть прошлое само себя уничтожает. Не судите! Действуйте! Ваши поступки и есть ваш единственный приговор. Они будут суждением ваших суждений.

Луи ничего не ответил, но потихоньку взял из рук Вениамина бумажку. Ткань ее стала такой тонкой, что одним легким движением пальцев ее можно было превратить в пыль. Сероватый пушок проплыл перед их глазами, затем слабый восточный ветер подхватил его, и бумажные хлопья, одно за другим, унеслись вдаль, исчезли над Вандевром, на крышах которого трепетало майское солнце, как трепещет сердце от внутренней боли.

Да Меригот, август 1911 г.

Флоренция, февраль 1914 г.