И небеса пронзит комета
Шрифт:
В коридоре участка двое мужчин, окутав себя клубами табачного дыма, обсуждают – ну разумеется, комету. Кто бы сомневался! Других тем у них, ясное дело, не нашлось. Как, впрочем, у всего, похоже, остального человечества. Меня эта комета уже достала. Нет, не так. Эта комета меня – до-ста-ла. До. Ста. Ла. Она – везде, куда ни ткнись. В телевизоре, в Интернете, на радио. В рекламах торговых сетей, ресторанов, автомобилей, продуктов и черт знает чего еще. Комета на значках, на майках, рюкзаках и бейсболках, комета в виде брошек, брелоков и даже в виде сережек. Комета во всех разговорах и, вероятно, в мыслях.
Скорее бы все это уже закончилось.
Нет, я понимаю, событие редкое. Ну и что? Что, собственно, случилось? Точнее, случится? Ну кроме ожидаемой эффектной картинки? Других событий нет? В мире все тихо, спокойно и безмятежно? Уже прекратились все войны, покончено с эпидемиями, никто не голодает и не совершает преступлений? Какое отношение эта чертова комета имеет к жизни каждого из тех, кто с таким жаром обсуждает ее прилет? Как будто не растут непрерывно цены и не увеличивается количество людей, которые едва сводят концы с концами – не в какой-нибудь нищей африканской глубинке, а в нашем, европейском, вполне благополучном городе. Но как же, как же. Все обо всем забыли. Все это совершенно неважно. Зато к нам летит Ее Величество Комета! Чтоб ей пропасть в своем чертовом космосе! Но нет!
– Вчера она миновала Марс, – нахмурившись, говорит один из курильщиков.
– Черт, она приближается так быстро. Как-то слишком быстро. Говорят, скоро ее можно будет видеть невооруженным глазом, – подхватывает его собеседник. Пожилой, грузный…
Собственно, это мой непосредственный начальник, и дел у него выше головы. Но он, вместо того чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, взахлеб обсуждает продвижение кометы и, жадно затягиваясь сигаретой, мечтательно поднимает глаза, словно ожидает, что в облаке синеватого дыма узреет – вот прямо сейчас, да-да-да! – свою долгожданную небесную гостью.
Я бесцеремонно вторгаюсь в их пространство, прерывая своим появлением их дурацкий разговор. Достаю из джинсового кармана полупустую мятую пачку «Голуаз» без фильтра и прикуриваю от молниеносно появившейся передо мной шефовой зажигалки (на прошлый день рождения ему подарили золотую «Зиппо», и он страшно ею гордится).
Шеф морщится:
– Опять будешь тут вонять своим самосадом. Нет бы, как все нормальные барышни, «Вог» какой-нибудь тянула. Если уж совсем без курева не можешь. А надо бы!
Он назидательно воздевает палец, не замечая в своих словах никакого противоречия. Мне смешно: агитировать за отказ от курения между затяжками – это очень, конечно, логично. Для себя он не только не видит в курении ничего негативного, а еще и устраивает из этого демонстрацию статуса. Шеф курит «Кэптен Блек» и искренне верит, что это не раздутая от самомнения сигарета, а настоящая маленькая сигара.
– Что «Вог», что «Голуаз», вреда для здоровья поровну, – в который раз возражаю я. – Предпочитаю себя не обманывать. Если уж гроблю свои легкие и все остальное, то хоть вкус почувствую.
Шеф недоволен, разумеется. Недоволен он перманентно. И его можно понять. Внешне наш город кажется тихим и спокойным. По крайней мере, банды остервеневших от нежелания работать иммигрантов не громят магазины и не жгут автомобили. В общем, с виду у нас все благополучно. Но мы-то тут, в полиции, очень хорошо знаем реальную цену этого «благополучия». Ну да, хулиганье на улицах не буйствует. А куда, скажите, денешь тысячи уголовных дел, из которых половина не раскрыта, а четверть (а то и больше) не будет раскрыта никогда?
Конечно, он непрерывно недоволен. Я отвечаю только за «свои» дела, а он – за все. Причем я-то отвечаю перед шефом – человеком, несмотря на понятную раздражительность, вполне вменяемым, знающим всю нашу специфику и вообще приличным профессионалом. А он отвечает перед чинушами из муниципалитета… Честное слово, у говорящего попугая в голове и то больше мозгов, чем у этих, с позволения сказать, начальничков. Только и знают, что твердить единственную известную им фразу: «Полиция мышей не ловит». И хоть об стенку убейся, ничего и никогда им не объяснишь и не докажешь. Кроме редчайших исключений, которые по пальцам одной руки пересчитать можно.
Кстати, собеседник шефа – как раз такое исключение. Борис Штерн – удивительно адекватный и вменяемый дядька, ужасно жаль, что работает не у нас, а в управлении здравоохранения. Как бывший судмедэксперт, патологоанатом с немалым стажем, он в курсе нашей специфики, сочувствует нашим сложностям и, если бы работал у нас, пользы приносил бы куда больше. Но в управлении здравоохранения сидеть, разумеется, спокойнее: нервотрепки никакой, а зарплата всяко побольше, чем у полицейских медиков.
Вообще-то мне не стоило бы нарушать тет-а-тет «больших начальников». Нетактично это, невежливо. Нарушение субординации, практически хамство. Но, с другой стороны, тут все-таки полицейское управление, а не дипломатическая тусовка, не до расшаркиваний. К тому же я привычки шефа наизусть знаю: раз уж он с посетителем вышел на перекур, значит, серьезные дела обсуждать они уже закончили и теперь треплются исключительно на вольные темы. О комете, к примеру. А мне с моим вопросом лишняя пара ушей не помешает. Так что после первой же затяжки беру быка за рога:
– Я вообще-то по делу…
– Дела – в кабинете, – холодно рычит шеф, но тут же смягчается: – Что там у тебя?
– Дело китайца отдайте мне?
Этого несчастного китайца нашли мертвым вчера. На окраине Национального парка, но еще в пределах городской черты, так что юрисдикция наша. Ни документов, ничего вообще для опознания при теле не было, но и на нелегального мигранта покойник не походил совсем. Очень приличный покойник. На первый взгляд. И причина смерти – на первый же взгляд – ни разу не криминальная: кровоизлияние в мозг. Инсульт то есть. При более внимательном осмотре, однако, обнаружились «следы принудительного задержания». Точнее, полосовидные повреждения на лодыжках. Почти незаметные, но это не значит, что их не было. Очень похоже на ножные кандалы или, на худой конец, толстую веревку. Как будто его долго держали привязанным или прикованным. Линейный эксперт все это благополучно проморгал – ему, собственно, плевать, – но труп, как неопознанный, перекинули нам, тут-то эти потертости и обнаружились. Хотя, может, зря я на линейного грешу – слабые повреждения могут поначалу и впрямь быть совершенно незаметны, а проявляются через день, через два. Короче, линейный имел полное право их не заметить. Но в нашем, полицейском морге заметили. И ладно бы еще следы были на запястьях, можно было списать на садо-мазосексуальные игрища. Но на лодыжках?
– Опять двадцать пять, – досадливо морщится шеф. – Рита, ты снова лезешь не в свои дела?
– Убийства – в моей компетенции, – сухо констатирую я.
– Убийства? Вот как?! Там же вроде чистый инсульт, как я слышал.
– Инсульт можно спровоцировать. Медикаментозно, к примеру. Или банально стукнув по голове. Тоже кровоизлияние в мозг, только посттравматическое.
Шеф все это знает не хуже меня. Но вешать на отдел еще один труп – без особых перспектив на раскрытие – ему совершенно не хочется.