И никого не стало…
Шрифт:
Атакующие растерялись, стали дергать дверную ручку. Тупо выставились на закрытый туалет. Подлетел прокурор, пнул по двери, но проблема заключалась в том, что дверь открывалась наружу и была относительно прочна и увесиста. Он схватился за ногу, запрыгал.
– Эдуард Владимирович, дорогой, – вкрадчиво сказал следователь, припадая к двери. – Откройте, пожалуйста, мы все равно до вас доберемся.
– Это не я! – провопил изнутри полковник.
– Это не вы нас выставили на мороз с целью убить, мы понимаем, – сказал Волостной. – Отворите, будьте любезны, не заставляйте ломать дверь.
– Оригинально, –
– Я его прибью… – мстительно протянул адвокат. – Видит бог, я его прибью своими руками. Так вот по чьей мы тут милости… – И поднял лопату, словно полковник уже выходил с покаянно поднятой головой.
– Да выломайте вы эту чертову дверь!!! – чуть не хором завопили женщины. – Вы мужики или кто?!
И попятились, когда Волостной занес лом и с размаху долбанул. Вылетело несколько щепок. Он снова размахнулся, врезал вторично. Дверь держалась, но уже прогибалась и сыпалась.
– На мороз его, суку… – шипел, скаля зубы, Чичерин. – Как он нас, падла, чуть не заморозил…
После третьего удара дверь снова устояла. Волостной утомился, перевел дыхание, утер холодный пот со лба.
– Отличный способ согреться, – ухмыльнулся он.
– Будем стоять и смотреть? – шепнула Ксюша на ухо Никите. Они торчали посреди холла, прильнув друг к дружке, никому не интересные.
– Подождем еще немного, – отозвался Никита. – Честно говоря, не представляю, как буду один противостоять пятерым взбешенным маньякам.
– Ты не один, – напомнила Ксюша.
– Ах, прости, всегда забываю. Тебе оно надо? Угадай с трех раз, пожалел бы нас полковник, попадись мы ему под горячую руку?
– Ну, я так не играю, – надулась Ксюша. – Мы же с тобой не отъявленные злодеи…
– Вы уже выходите, Эдуард Владимирович? – вкрадчиво осведомился Волостной после четвертого удара. – Прошу вас, проявите понимание. Чем дольше мы тут стоим, тем тяжелее будут для вас последствия.
– Вы обещаете, что дадите мне высказаться? – простонал полковник.
– Естественно, Эдуард Владимирович, – встрепенулся прокурор. – Вы сможете сказать в свою защиту все, что вам заблагорассудится.
– Подождите, я немного подумаю…
И даже в туалете он не смог обойтись без своей традиционной сигареты. Чиркали спички, он пытался прикурить, но спички ломались, не желали загораться. Но вот, наконец, получилось… Вдруг разразился дикий рев. Было слышно, как он там топает, бьется об стены, орет, как буйно помешанный. Люди недоуменно переглядывались, пятились. Распахнулась дверь, и в холл вывалился объятый пламенем полковник! Все бросились врассыпную, крича от страха. Он метался от стены к стене, пытался сбить с себя пламя. Ожоги волдырились на окровавленном лице, горели волосы, занималась одежда.
– Помогите… – хрипел Эдуард Владимирович. Но как-то не было желающих оказать ему посильное содействие. Он метнулся к Валентине Максимовне, простирая руки, она заверещала сиреной, помчалась, как от чумы. Он закружился волчком, упал, принялся биться в падучей. А одежда на нем уже пылала, волосы обгорели, обугливался череп. Никита, выбравшись из оцепенения, кинулся к полковнику, стаскивая с себя жилетку. Рухнул на колени, стал сбивать пламя…
От того, что еще недавно было бравым полковником, валил густой зловонный дым. Человеческие тела горят неохотно, но обугливаются и дымятся – вполне. Никита отпрянул, не в силах терпеть этот дух. Помочь полковнику он уже не мог. Кожа слезла с лица, обугливалось мясо, и сумасшедшим блеском горели глаза. Несколько конвульсивных движений, и еще одна душа, брыкаясь и чертыхаясь, покатилась в ад…
– Уберите его, немедленно! – вопили женщины, зажимая носы. Дважды упрашивать не пришлось: не сговариваясь, адвокат и Волостной схватили за ноги это обгоревшее недоразумение, доволокли до порога, распахнули дверь, со страхом посмотрели друг на друга. Выходить наружу никто не рискнул, тело вытолкали на крыльцо ногами, захлопнули дверь.
– А если он еще живой? – тряслась крупной дрожью Ольга Дмитриевна.
– Не вы ли собирались его прикончить с особым цинизмом, Ольга Дмитриевна? – спотыкаясь, бормотал прокурор. – Вот, считайте, исполнилась ваша мечта. Собаке – собачья смерть. Да помер он, не сомневайтесь.
– Послушайте, а что это было? – пролепетала Ольга Дмитриевна, прижимая к груди красивые пальцы.
– Мне кажется, я чувствовал запах газа… – раздвинул перекошенные челюсти адвокат. – Но как-то не придал значения, не до газа как-то было…
– Какой еще г-газ? – У Валентины Максимовны зуб на зуб не попадал.
– Обычный, бытовой… – Волостной облизал пересохшие губы, и на чело его улеглась печать просветления. – Все на самом деле очень просто, господа. Газовый баллончик для компактной плиты стоял на кухне и был в свободном доступе – так же, как уксус, так же, как кухонные ножи… Кто-то запустил этот газ в решетку вентиляции, находящуюся в гостиной. Туалет от гостиной отделяет двойная стена, и если вытяжка не работает, то газ пойдет в туалет. Он не обладает таким характерным запахом, немного есть, но не сильно. Разумеется, это было сделано еще до того, как полковник выдвинул замечательную идею прогуляться до подсобных строений.
– А зачем? – пролепетала Ольга Дмитриевна.
– А на всякий случай, – усмехнулся Волостной. – Не получится – ладно, а вдруг выгорит? Засада на курильщика, понимаете? Полковник курит везде, и в туалете в том числе. Это так приятно – покурить, сидя на унитазе…
– И что все это значит? – продолжала тупить Ольга Дмитриевна.
– А то, что Эдуард Владимирович никого не убивал, – закрыв глаза, пробормотал Чичерин. – Этим занимался кто-то другой – тот, кто по-прежнему находится среди нас.
– Так какого же он нас выгнал на мороз? – застыла Валентина Максимовна.
– Не хотел, чтобы его убили, – усмехнулся Волостной. – Пусть он заморозит всех, в том числе убийцу, но сам останется жив. Как-то так. У Эдуарда Владимировича шарики за ролики заехали, мозги набекрень встали.
– А неплохая, между прочим, идея, – скорчил странную гримасу Чичерин. – Вы полагаете, чтобы ее переварить и впитать, обязательно нужно, чтобы мозги встали набекрень? А спросите у Ивана Петровича, что бы он предпочел? Или у Екатерины Семеновны, царствие ей небесное…