И опять Пожарский 7
Шрифт:
Прибывших в Самару казаков хотели отправить в Астрахань, но вмешался случай. От Мещеряка потребовали, чтобы ногайцам вернули пленных и награбленное за год имущество. По стечению обстоятельств, в то же время из Москвы через Самару возвращалось ногайское посольство. Степнякам было бы приятно вернуть себе все отнятое казаками, а царь и Боярская Дума получали прекрасный повод, показать себя друзьями бия Уруса. Но атаман Матвей Мещеряк и его товарищ Тихон Пиздёша не подчинились, объясняя, что все награбленное досталось им в честном бою, и что, казаков на ногайцев «натравила» сама Москва.
Совсем обезумев, казаки и вовсе стали издеваться над прибывшими в Самару ногайскими послами: «всякие непригожие дела говорить… как жён их соромотили», за пленников потребовали огромный выкуп, а, в конце концов, попытались их ещё и ограбить.
Григорий Засекин был вынужден бросить пятерых самых буйных казаков в тюрьму, а остальных отправить в Астрахань. Держать видных атаманов в узилище было опасно. В любой момент им на выручку могли прийти казаки с Яика. Что-то предпринимать без царской грамоты Засекин также не мог. Пленённые же казаки не сидели, сложа руки. Они вступили в сговор с частью гарнизона Самарской крепости. План был прост: «послать» весть всем вольным казакам Волги и Яика, чтобы те подошли к Самаре и взяли крепость штурмом.
Однако среди заговорщиков нашёлся предатель, который сообщил князю Засекину о готовящемся заговоре. Григорий Осифович немедленно сообщил об этом в столицу. Рассмотрение дела заняло немного времени, и в марте 1587 года в Самару прибыл сын боярский Постник Косяговский с царским вердиктом: «Матюша Мещеряка да Тимоху Пиздяшу, да иных их товарищей пущих (государь) велел казнити перед ними послы смертною казнию». Приговор привели в исполнение весной 1587 года. Ногайские послы вернули себе все отнятое казаками и убедились в лояльности русской администрации. Был, достигнут и столь долгожданный для Москвы мир. Многие ногайские мурзы оставили мысли о самостийности и начали посылать свои отряды на службу в русскую армию.
Летом 1589 года Засекин опять строит крепость на стратегически важном участке — переволоке между Волгой и Доном. Городок был назван Царицыным. Следующим летом Засекин строит Саратовскую крепость.
Всё это по просьбице Петра Дмитриевича было изложено в грамотке дьяком из Приказа Казанского дворца. Князь уже так отвык от архаического языка местных дьяков, что сначала «переводчику» отдал — Дружине Осорьину. Просьбу об истории основания города Самара Пожарский отправил ещё в 1625 году весною, отправляясь вразумлять ляхов. Вот только пришло. Всего-то полтора года понадобилось товарищам. Ладно. И их вразумим, дайте срок.
Этой же весной Пётр отправил в Самару и несколько рудознатцев с картографом. Нужно было найти серу. Нашли. Сразу в нескольких местах нашли. Самое ближайшее находилось в сорока километрах от городка, на севере в месте впадения в Волгу небольшой реки Сок. Место называлось — Красная глинка. Напротив, на косе тоже нашли выходы серы прямо на отрогах небольшой горушки, которую тут же окрестили «Серной». Князь Пожарский, едва отдохнув недельку после возвращения из польского похода, собрал руководителей Вершилова на совещание. Нужно было закладывать новый город. Самара пусть остаётся. Только вот делать из неё нужно центр по выращиванию зерна. Плодородные почвы, умеренный климат, Волга рядом, а, значит, легко можно по воде отправлять в Москву и дальше в Новгород Великий избытки зерна. А оттуда получать промышленные товары.
Кроме того, насколько из местных карт и грамоток, присланных из Приказа Казанского дворца, понял Пётр — река Самара в верхнем течении подходит совсем близко к реке Яик. То есть, если поставить в верховье Самары городок, то там можно будет организовать «переволох» и это будет самый короткий маршрут по доставке чугуна и стали из Магнитогорска, когда его построят.
Но это Самара и это будущее. А сейчас нужно построить город на этой Красной глинке и добывать серу. Сера — это дымный порох. Без него ещё века Европа жить не сможет. Следовательно, серу нужно добывать и продавать в виде самой серы, а со временем и в виде пороха. Нужно только получить более-менее дешёвую селитру калиевую.
Весной 1626 года основывать новый город отправилось более двух тысяч человек. Почти три сотни словаков во главе с полковником Мигалеком будут крепить там оборону. Кроме словаков в новый город Красноглинск поплыли пятьдесят семей морисков и столько же финнов (чухонцев). Плыли и русские. Были мастера из Вершилова. Нужно будет строить там и стекольный завод, и завод по литью чугуна. Понятно, что имея опыт строительства уже пяти городов, предусмотрели и кожевенников и шорников и скорняков и плотников со столярами. Сразу с домами возводилась больница с родильным отделение, две школы и четыре часовенки, которые потом должны вырасти в храмы разных конфессий христианства.
Вот сегодня пятого октября 1626 года по новому стилю строители вернулись. Всё запланированное успели сделать. И ведь даже хорошую весть с собой привезли. Оказывается, не сгинула экспедиция Чепкуна Разгильдеева. Все живы здоровы. Задержались, разыскивая гору Магнитную, зимовать опять придётся в Астрахани. Только с одной небольшой лодьей вот весточку прислали.
Событие пятое
Сержант Михаил Бурдаков взял на руки жену и протянул «драгоценную» ношу встречающим на пристани. Потом, прихватив большущий мешок с мехами, вскарабкался и сам. Маловата их лодья, чтобы можно было прямо по сходням перейти на вершиловскую пристань. Маловата, зато ходкая и лёгкая. Экспедицию встречали. Даже сам князь Пётр Дмитриевич Пожарский пришёл. Согрело это душу Михаилу. Беспокоится, значит об них Пётр Дмитриевич. Знамо дело, из какого далече приплыли. Почитай полтора года прошло, как весною 1625 года отчалили от этой же пристани, отправляясь в поход на Урал, в Верхотурье.
Женился сержант как раз в этом городке. Один из казаков семнадцать лет назад взял в жёны дочь местного вогульского князька, вот у него и родилась первой дочь, названная в честь греческой царицы Еленой. Сейчас у тестя уже семеро. Не богато живут. Ну, да теперь изменится всё у них к лучшему. Будут Касьяновы отправлять в Вершилово кедровый орех и мягкую рухлядь, а взамен получать товар из Вершилово. Василий Касьянов был ямским охотником, получал лишь по 7 рублей жалованья в год до 1623 года. Под слабое хлебное вино долгими зимними вечерами любил тесть похвастать, как подали ямщики челобитную Верхотурскому воеводе Ивану Ивановичу Пушкину, а тот не преминул отправить её царю с припискою поспособствовать ямским охотникам, так как сильно в нужде де те пребывают, и прибавить им по 3 рубля на год. А через год после этой прибавки верхотурские ямщики просили сравнять их с туринскими и тюменскими ямщиками, получавшими по 15 рублей и содержавшими гоньбу лошадей на двух дорогах, тогда как верхотурские ямщики гоняли на семь дорог: велено было Государем императором давать им жалованья тоже по 15 рублей.
Михаил в Верхотурье поселился как раз на ямском дворе и там и повстречал и тестя будущего, а потом и жену свою. Договорились они с Касьяновым, что встанет Бурдаков на постой к ямщику до весны за три рубля с полным обеспечением. Вот там с Еленушкой и свиделись.
В городок на Урал камне добирались несколько месяцев. В середине мая 1625 года отчалили на новой, необычно узкой, лодье из Вершилово. До Казани был кормщик с ними, что знал те места. Быстро добрались. Косой парус, что позволял идти почти при любом ветре, да десять опытных гребцов, только успевай наблюдать проплывающие мимо деревеньки и городки. Потом сложнее стало. Кормщика-то в Казани оставили. Один раз даже заблудились. Было это при впадении в Каму реки Вятка. Там сама Кама такой изгиб делает, что показалось вершиловцам, что Вятка и есть продолжение реки, пока до села первого не добрались и узнали, что обознались, день прошёл, да назад потом столь же. К Перми уже в самом конце июля доплыли. А ведь ещё и дальше до Соли Камской добираться. В этом городе первое задание Петра Дмитриевича выполнили, зашёл Михаил к местному воеводе Гаврилу Михайловичу Веревкину и передал просьбицу князя Пожарского показать опись хозяйства. Тот занят был, собирался в Пермь по делам и отправил к своим товарищам Якову Бутримову и Моисею Фёдоровичу Глебову. Вот Глебов и показал списки. Согласно писцовым книгам, в 1623 году в Соликамске было 357 дворов, 67 лавок, 37 варниц и 16 кузниц. За прошедшие полтора года и ещё увеличилось население. Идут ведь и идут людишки в Сибирь, кто и остаётся.