И придет большой дождь…
Шрифт:
Нначи был родом из небольшого горного племени, независимого и гордого. Отец его всю жизнь трудился на маленькой оловянной шахте: он был и владельцем ее, и единственным рабочим. Старый Нначи желал своему сыну иной судьбы, но для горцев все пути были закрыты: люди равнины смотрели на «дикарей» с презрением. Зато районный комиссар — англичанин сулил молодым горцам блестящее будущее, если только они завербуются в колониальную армию.
Молодой Нначи оказался отличным солдатом. Инструкторы отметили его дисциплинированность, сообразительность, жажду знаний. У него было
Земляки тянулись к Нначи. Южане, северяне, жители Поречья забывали у него в комнате давние распри между своими племенами и жадно слушали юношу с мягким и тихим голосом. Нначи читал запоем, большую часть свободного времени проводя в местной библиотеке, и умел завести вдруг такой разговор, за которым его однокашники не замечали, что давно уже минула полночь. Чаще всего спорили об армии. Инструкторы Санд-херста твердили: армия должна быть вне политики. Ее дело — выполнять приказы законно избранного правительства.
— Но если правительство идет против народа? — спрашивал кадет Нначи. — Если правительство приказывает стрелять в народ?
Кадет Даджума, нетерпеливый, вспыльчивый, немедленно срывался с места и, потрясая кулаком, кричал, что такое правительство должно быть свергнуто.
Кадет Нагахан, всеми силами старающийся походить на инструкторов-англичан, лощеных, сдержанных, словно роботы чеканящих слова команд, молчал, любуясь игрой своего фальшивого бриллианта, стекляшки, оправленной тем не менее в настоящее золото: это кольцо прислал ему дядя, Джеймс Аджайи, видный в Гвиании человек.
— Вы только посмотрите, что у нас творится! — кричал Даджума, возмущенно расхаживая взад и вперед по тесной комнате Нначи. — Политиканы рвут у народа все. Мало того, что они грабят Гвианию, они натравливают гвианийцев друг на друга. Южан-христиан на северян-мусульман и наоборот. Что изменилось от того, что вместо английского генерал-губернатора в том же дворце сидит нынешний премьер-министр? Вот погодите, умрет президент, Старый Симба, и от нашей независимости не останется даже названия. Политиканы продадут страну кому угодно — кто больше заплатит!
Нначи сдержанно улыбался. Даджума был его другом, и мысли у них были общие.
Школу Нначи окончил с отличием, но в характеристике, отправленной из Англии в министерство обороны Гвиании, подчеркивались как блестящие способности молодого офицера, так и его левые настроения.
— Это пройдет, — сказал генерал Дунгас, командующий и единственный пока генерал в только что созданной армии Гвиании. — Куда более важно, что он хороший солдат.
С войсками ООН Нначи был в Конго. Правда, его тогдашнее начальство осталось им не совсем довольно: майор слишком откровенно симпатизировал Лумумбе. Но генерал Дунгас не дал делу хода, а когда Нначи вернулся в Гвианию, назначил его командиром бригады. Правда, при этом майору пришлось уехать из Луиса подальше — в Каруну.
Нначи
Генерал в душе завидовал молодым офицерам, произносившим в его присутствии дерзкие речи о многом таком, о чем в былое время старик боялся и думать…
— Может быть, зайдем ко мне? Выпьем чего-нибудь холодного, — предложил Нначи. — Моя квартира рядом, вот в этом зеленом доме.
Он указал рукой на многоэтажное здание в стиле модерн, возникшее совсем недавно почти в самом центре Луиса.
— Вообще-то я живу в Каруне, но по делам службы приходится часто бывать здесь.
Нначи не договорил, что номер в отеле «Континенталь», соответствующий положению командира бригады, ему не по карману. Квартиру в Луисе он снимал вместе с майором Даджумой. Была она небольшой: спальня, холл и крохотная кухня. Холл обставлен недорогой стандартной мебелью: стенка, маленький бар, низкий столик между диваном и креслами. Зато стены были увешаны охотничьими трофеями: головы антилоп, гепарда, шкуры бабуина, зебры, удава. На полу стояло трехметровое чучело крокодила.
— Холодного пива?
Не дожидаясь ответа, майор открыл маленький холодильник, вделанный в бар, достал оттуда запотевшие бутылки.
Он налил пиво в высокие термосные стаканы и протянул один Петру.
После душной луисской улицы ледяное пиво показалось Петру удивительно вкусным. Он залпом опустошил стакан, и Нначи сразу же наполнил его опять.
— А вы почему не пьете? — спросил Петр, заметив, что его собеседник отставил свой стакан.
— Это, наверное, смешно, но я трезвенник, — улыбнулся Нначи.
И сразу же глаза его стали серьезными.
— Я хотел вас спросить вот о чем… Вы не могли бы описать мне людей… Ну, которые тогда… на пляже…
Петр кивнул. Он хорошо помнил тех двоих: невысокий ладный парень в спортивной куртке и плотный, коренастый крепыш.
— А не заметили вы в них… ну, чего-нибудь необычного? Постарайтесь припомнить. Это очень важно.
Петр задумался:
— Кажется, ничего особенного. Впрочем, один… на лице его мне показалось, следы оспы…
Нначи внимательно посмотрел на него.
— Вы… уверены?
И в этот момент дверь из прихожей в холл отворилась. Три офицера гвианийской армии вошли один за другим и удивленно замерли, глядя на Петра, сидящего напротив Нначи.
— Это мой друг, мистер Николаев, — сказал Нначи, вставая. Петр тоже встал.
— Майор Даджума, — представился тот, кто вошел первым. Лицо его было широко и добродушно, нос почти плоский, белки больших черных глаз навыкате, в желтых прожилках.
Он крепко сжал руку Петра. Вторым представился лейтенант Окатор, совсем еще мальчик — с тонким лицом и нервными губами. Рука его была сухой и хрупкой.