И придет большой дождь…
Шрифт:
Петр выругался и сел на кровати.
— Проклятый кот! Орал, не давал спать…
— Разве?
Анджей искренне удивился.
— А я вот тут встал пораньше и подумал, коллега… Когда он начинал утренний разговор такой фразой, Петр испытывал нечто вроде зубной боли. Эта фраза означала, что сейчас в тщательно разработанный маршрут будет внесено еще одно — уже которое за время поездки! — изменение.
Петр был не против изменений вообще, но хотел знать о них заранее. И вообще, он в последнее время не любил неожиданностей.
— Это у тебя чиновничье, —
— Ничего не поделаешь, — согласился Петр. — Ты сам себе хозяин. А у меня в Луисе целое бюро. Штат. Сейчас наверняка натащили уже кучу счетов: и за бумагу, и за краску для ротатора. А телетайп наверняка опять испортился. Так где этот мерзкий котище?
— Жрет. Отдал ему банку сливок. Так вот что я придумал…
В этот момент у самой двери трижды подряд торопливо просигналил «пежо». И сейчас же ворвался возбужденный Жак.
— Я всегда говорил, что в этой чертовой стране порядка никогда не будет! — заорал он с порога. — В стране переворот. Убиты премьер Севера — Бенда, Запада — Олутола, и… — он задержал дыхание… — и, кажется, премьер Гвиании сэр Табукар.
Жак молчал, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Кто? — наконец вырвалось у Петра.
— Молодые офицеры. Ночью. Сейчас в городе патрули, но никто пока толком ничего не знает.
Петр бросился одеваться.
— Недаром кот так орал ночью, — пробормотал он.
Они поспешно вскочили в машину. Шофер Дарамола был сер от страха. Даже перышко на его франтоватой шляпе, казалось, поникло.
— Дрожишь? — поддразнил его Жак. — А все твои земляки, южане. Их работа! Вот подожди — сейчас эмиры объявят джихад…
Дарамола молчал. В его выпуклых глазах был неподдельный ужас.
— Поехали ко дворцу Победы, — резко приказал ему Жак.
— Но… солдаты…
— Нужен ты им! — фыркнул Жак. — Ну!
Мимо шале по улице промчался разрисованный желто-зелеными разводами броневик. На пыльной броне устроились угрюмые солдаты, настороженно уставив во все стороны стволы автоматов.
Навстречу то и дело попадались легкие танки с закрытыми люками. Они кружили по городу, весело лязгая гусеницами. Неподалеку, на поле учебного аэродрома, ревели моторы. Три старых «фокке-вульфа» взлетели и принялись барражировать над притихшим городом.
Дарамола вел машину неуверенно, прижимаясь к домам. Однако ко дворцу проехали беспрепятственно.
Петр хорошо знал этот дворец — белоснежный купол, старинные пушки у решетчатых ворот. В нем жил человек, имя которого на Юге Гвиании произносили с ненавистью, а на Севере — с благоговением и восторгом. Бенда, потомок знаменитого имама, поднявшего больше ста лет назад знамя джихада в этих краях и утвердившего ислам на месте некогда могущественных языческих королевств, сам отличался фанатической религиозностью.
Любимым занятием Бенды были экспедиции в просторную саванну — для обращения в мусульманство язычников. Обращал их Бенда разом — целыми племенами по триста-четыреста человек. Убитых при этом никто не считал.
Бенда,
«Конечно, я мог бы сесть в кресло премьер-министра, — в минуты откровения говаривал он. — Но что мне делать там — в Луисе, в этой вонючей сточной канаве? Там только грязь и разврат. Даже министры, которых я туда послал, испортились: крадут и берут взятки. Мерзость!»
Самому ему брать взятки и воровать нужды не было: эмиры выделяли ему многие тысячи фунтов на «нужды партии Севера».
И вот теперь дворец Бенды, попасть в который иностранные послы порой считали куда более важным, чем к премьер-министру всей Гвиании, лежал в развалинах.
Со всех концов притихшего города сюда тянулись молчаливые толпы.
Когда «пежо» затормозил в густой тени великана манго, дворец все еще был оцеплен. Растерянные полицейские, вооруженные карабинами, в стальных касках, стояли, сидели группами вдоль белых стен, из-за которых виднелись черные развалины еще вчера белоснежного купола и шел дым. Пахло жжеными тряпками.
Жители Каруны ко дворцу не подходили. Они стояли мрачной толпой вдоль асфальтовой ленты шоссе, метрах в ста от развалин, и тихо разговаривали.
Жак повертел головой и насторожился. Группа гвианийцев стояла кружком в стороне от дороги, рассматривая что-то в траве. Жак поспешно направился туда. Петр и Анджей пошли за ним.
— Базука, — уверенно сказал француз, присев на корточки около толстого снаряда, оказавшегося в центре кружка любопытных. — Снаряд от базуки. Восемьдесят пять миллиметров, американское производство, термитная начинка.
Он привстал и из-под руки посмотрел в сторону дворца.
— Базука против глины!
— Маста, а вот еще…
Оборванный мальчишка-северянин показывал куда-то в траву.
— Гильза! Всего один раз и выстрелили. Прямой наводкой.
Полицейские собирались уезжать. Они молча влезали в высокие грузовики, крытые брезентом, на котором было написано «райот полис» — «полиция против мятежа». Вид у них был растерянный. То, что здесь произошло, было уже не райот — бунт неорганизованной толпы: дворец был взят штурмом регулярной частью армии Гвиании. Такого еще не бывало.
Сквозь пролом — широкий, заваленный глиняными обломками взорванной стены, какие-то угрюмые люди выносили пестрые узлы. Их поспешно складывали на длинную платформу-трайлер, прицепленную к мощному оранжевому трактору. Кто-то махнул рукой, трактор загудел. Люди уселись в трайлер и поехали. Одновременно тронулись и грузовики полиции.
И тогда осторожная толпа стала потихоньку подступать к покинутому дворцу. Сначала она перешла широкую площадь, затем осторожно приблизилась к закопченным стенам. И остановилась. Главные ворота были приперты большим колом. Рядом зияла пугающая пустота дверного проема, ведущего в проходную, где раньше всегда дежурила охрана.