И Промысл Божий не обижает никого
Шрифт:
Родители у отца умерли: мама – при родах, папа – вскоре после мамы; жив был только дед. Он жил в горном ауле. В то время русские женщины в Дагестане вели себя по местным обычаям: носили платок и одежду с длинными рукавами, опускали голову, если навстречу шёл мужчина. В Татаюрте, где было много русских, женщины могли выходить на работу, в магазин без мужского сопровождения, а в горах женщина одна не выходила за калитку дома.
Мама соблюдала местные обычаи. Была она женщиной очень красивой, но скромной, одевалась строго, вкусно готовила, и дед принял её и признал внучек, правда, звал их по-своему:
Традиции гостеприимства
В памяти осталось традиционное горское гостеприимство. В горах путник подвергался опасности замёрзнуть, даже погибнуть, но он знал: если доберётся до ближайшего жилья – его встретят как дорогого гостя. В горских домах даже держали специальные шубы для гостей, чтобы те могли согреться с дороги.
В Татаюрте жили люди многих национальностей, у Кати в классе были русские, кумыки, ногайцы, чеченцы, немцы. Помогали друг другу во всём. Принято было угощать соседей. Приготовит мама хинкал и угощает всех. И их тоже все соседи угощают.
Много лет спустя, когда переехали в Россию, мама на следующий после переезда день так же приготовила хинкал и постучала в дверь соседям. Соседка выглянула, очень удивилась:
– Нам ничего не нужно! И ничего нам больше не носите!
И захлопнула дверь. Катя утешала расстроенную маму:
– Мамочка, это большой город! Здесь не принято угощать незнакомых людей!
Как Надю окрестили
Когда близнецам было три года, Надя тяжело заболела. Положили ребёнка в больницу, а там у неё после укола образовался абсцесс. Гной, температура. Отправили Надю с мамой в районный центр, в Хасавюрт. Но и там девочке не стало лучше, она уже отказывалась от еды. Начался сепсис.
И врач попросил маму забрать дочку домой:
– Она у вас всё равно умрёт, везите уж домой, зачем вы нам будете показатели портить? Сами подумайте: и вам пользы нет и нам один вред… Везите-везите! Видите ведь: мы старались, лечили, но не помогло…
И мама, завернув ребёнка в одеяльце, понесла легкую, ставшую невесомой дочку на автобус. У автовокзала встретила одну верующую старушку, и та, расспросив заплаканную женщину, решительно сказала:
– Окрестить нужно ребёнка! Иди в храм!
Прямо сейчас иди! Ни минуты не теряй!
– Так как же я пойду… У меня муж мусульманин. Он хоть и не особо верующий… Но узнает – убьёт!
– Тебе что дороже – жизнь ребёнка или гнев мужа?!
И мама понесла умирающую Надю в православный храм, единственный в Хасавюрте. Священник сразу же понял, что жизнь в девочке еле теплится, и тут же окрестил её.
Выходит мама с ребёнком на руках из храма, а им бабушки говорят:
– С праздником! Христос воскресе! Пасха ведь нынче!
И кто-то им яйца крашеные протягивает – поздравляет с Пасхой.
Сели они в автобус, едут домой, а у мамы слёзы текут ручьём, она ничего от слёз не видит, одна дума: доченька умирает. Вдруг ребёнок начал в одеяле трепыхаться. Мать испугалась: неужели агония началась?! А Наденька из одеяла выглядывает, и глазки у неё – живые, ясные. И просит слабеньким голосочком:
– Мамочка, кушать хочу…
А у той и припасов никаких – не до еды самой, а ребёнок уже и есть не мог. Схватилась за котомку, а там яйца пасхальные. Очистила дрожащими руками яйцо, положила кусочек в ротик дочурке, та пожевала, проглотила. И просит:
– Ещё, мамочка… только с солью…
И вот мама кое-как до дому доехала, вбегает с Наденькой на руках в дом и кричит страшным голосом:
– Соль, соль! Скорее дайте соль!
Вот так безнадёжная Надя выздоровела. Потом, спустя годы, сама мама вспоминала с улыбкой: ведь так переволновалась, что ни молока для ребёнка, ни каши просить стала, а соли – яйцо посолить…
Детство
Катя и Надя росли, учились в школе. Помогали маме по хозяйству: у них был огород, куры, бараны. Папа не пил, не курил, но был очень злой, крутого нрава. Сёстры так боялись отца, что маленькими, в отсутствие мамы, заслышав его шаги, прятались под кровать…
Мама никогда не спорила с папой, поперёк слова не говорила. Терпела, даже узнав про жену-кумычку. Терпела, потому что по местным обычаям, если муж бросает жену с детьми, она считается виноватой и к её дочерям никто не придёт свататься. А если и посватаются, то те, за кого никто замуж не идёт, либо разведённые. Мама осмелилась расстаться с отцом, только когда дочери выросли, получили образование и уехали из дома.
Татаюрт
Вокруг села Татаюрт земля – глина, на солнце она лопается кусками. Потрескавшаяся от жары глина и, как испарина, выступает соль, – называется такая земля солончак. На ней почти ничего не растёт, только верблюжья колючка и кустарник перекати-поле. Летом он зелёный, а осенью отрывается под корень и катится по земле шариком невесомым. Ни дров, ни угля, насобирают перекати-поле, а он горит, как бумага. Из деревьев росли тополя, высокие, как пирамиды, ствол просто огромный.
В самом селе, где огороды поливали из канала Дзержинки, росло всё: черешня, яблони, вишни, персики, дичка-абрикос, виноград. Выращивали помидоры, огурцы, арбузы. В канале вода как в Тереке, а в Тереке – непрозрачная, чёрная, иловая.
Ребятишки искупаются – ил в волосах, расчёска не берёт. После купания бежали к трубе, из неё текла вода артезианская, и смывали с себя грязь. Там же брали питьевую воду. Воду называли артезианской, а запах у неё – сероводородный, и была она не очень холодная, не ледяная.
Как сёстры друг друга спасали
В школе на уроках труда точили мотыги и лопаты и шли на приусадебный участок рядом с каналом. После работы купались тут же в канале. Как-то раз Катя с Надей заплыли в место, где канал поворачивает, а там – водовороты. Начали они тонуть. Потом вспоминали, что у обеих вся их прошедшая коротенькая жизнь перед глазами промелькнула. И обе представили в этот страшный момент одну картину: вот они утонули, и стоят два гробика, и мама рыдает. И у обеих одна мысль: пусть хоть другая выживет – маме в утешение. И сёстры пытались вытолкнуть одна другую на безопасное место, и ни одна спастись из-за этого не могла.