И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории
Шрифт:
Как утверждают обыватели, старопетергофская «Голова» постепенно уходит в землю, становится все меньше и меньше, но происходит это так неуловимо медленно, а голова столь велика, что жители полны несокрушимой уверенности, что их городу ничто не угрожает, пока эта чудесная скульптура видна над поверхностью земли.
А теперь вернемся из Старого Петергофа в Петербург. В 1815 году, с окончанием строительства Биржи, оформляя площадь перед ней на Стрелке Васильевского острова, архитектор Тома де Томон устанавливает два мощных маяка – Ростральные колонны, украшенные носовыми частями кораблей – рострами. Колонны должны были олицетворять морское могущество России. У подножий колонн попарно восседают могучие женские и мужские фигуры из пудостского камня, изваянные артелью каменотесов во главе с каменных дел мастером Самсоном Сухановым. По традиции принято считать, что это аллегории русских рек Волги, Невы, Днепра и Волхова. Однако известный петербургский историк Е. В. Анисимов утверждает, что «никто точно
Мужская фигура у основания Ростральной колонны. 2014 год
Но и это еще не все. Восточная оконечность Стрелки Васильевского острова, на которой установлены Ростральные колонны, оформлена изящными гранитными спусками к Неве с причальной стенкой и поразительными по совершенству каменными шарами на постаментах. Согласно легендам, огромные гранитные шары вырубил знаменитый Самсон Суханов без единого измерительного инструмента, на глаз. В советские времена в Ленинграде зародилась и живет до сих пор традиция. Молодожены приходят на Стрелку, торжественно, в сопровождении гостей спускаются к Неве и разбивают о причальную стенку бутылку шампанского. На счастье. Потом в торжественном молчании опускают на невские воды цветы – в знак предстоящего долгого и счастливого совместного плавания. Напомним, что традиция разбивать на свадьбе тарелку, бокалы или бутылку с вином впервые зародилась среди евреев еще в I веке нашей эры. Первоначально она служила символом разрушения Иерусалимского Храма и напоминанием о том, что даже в разгар праздничного веселья евреи не забывают о трагических страницах своей истории.
Еще более заметный след в петербургской мифологии оставило другое библейское имя – Самсон. Так звали ветхозаветного героя, прославившегося своими подвигами в борьбе с филистимлянами. Из Книги Судей о Самсоне известно, что однажды «сошел на него Дух Господень, и он растерзал льва, как козленка; а в руке у него ничего не было». Этот героический сюжет был использован при оформлении Большого каскада в Нижнем парке Петергофа. В представлении склонного к символам и аллегориям человека XVIII столетия каскад олицетворял выход России к морю – идею, реализации которой посвятил всю свою недолгую жизнь Петр I. Семнадцать водопадных ступеней Большого каскада и канал, который идет от него к морю, украшены сорока одной бронзовой статуей, двадцатью девятью барельефами, четырьмя бюстами, семью маскаронами и ста сорока двумя струями бьющей в небо хрустальной воды. В центре всей этой грандиозной композиции высится фигура библейского героя Самсона, олицетворяющего новую Россию.
Первоначально вызолоченную свинцовую фигуру «Самсона, раздирающего пасть льва», исполненную по модели скульптора Бартоломео Карла Растрелли, установили на Большом каскаде в 1734 году, в 25-ю годовщину Полтавской битвы, хотя сохранилась легенда, согласно которой Самсон был установлен гораздо раньше, еще при Екатерине I в 1725 году. Будто бы именно она, едва став императрицей, задумала увековечить великую битву в виде аллегорических фигур – Самсона и льва. Библейский герой символизировал Россию, а лев, изображение которого является частью шведского герба, – побежденную Швецию. Впрочем, есть предание, согласно которому Самсон установлен еще раньше. Будто бы сам Петр посвятил его памяти Гангутского сражения – первой крупной морской победе русского флота над шведским.
Со временем свинцовая фигура «Самсона» оплыла. В 1802 году ее заменили бронзовой отливкой, выполненной по модели скульптора М. И. Козловского. Во время Великой Отечественной войны скульптура Самсона была похищена немецкими оккупантами и вывезена в Германию. Найти ее не удалось. В 1947 году по модели скульптора В. Л. Симонова, сделанной на основе сохранившихся фотографий, она была воссоздана. Впрочем, бытует на этот счет одна любопытная легенда. Будто бы в начале войны скульптуру «Самсона» закопали в землю, но свидетелей не осталось. В машину с рабочими попала бомба, и все до одного погибли.
В XIX и тем более в XX веках яркий и образный язык символов, которым прекрасно владели в XVIII веке, был забыт, а затем и вовсе исчез из привычного обихода. Некогда грандиозные художественные аллегории превратились в обыкновенные скульптурные украшения. Такая судьба постигла и знаменитый фонтан «Самсон». В связи со столетием со дня рождения В. И. Ленина фонтан в народе получил название «Струя Ильича». Еще через два десятилетия на страну обрушилась эпидемия телевизионного знахарства. С утра до вечера два телегероя тех незабываемых лет, Кашпировский и
Отметим одну особенность, замеченную проницательным фольклором. Из Ветхого Завета известно, что Самсон носил длинные волосы, служившие источником его необычайного могущества, и что с их утратой силы его иссякнут. Но однажды Самсон поддался страсти к коварной филистимлянке Далиле, обещавшей своим соотечественникам за вознаграждение выведать, в чем сила Самсона. После трех неудачных попыток ей удалось узнать секрет его жизненной силы. «И усыпила его на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его».
Так погиб библейский Самсон. Что не грозит, как уверяет городской фольклор, русскому Самсону, так как в петергофской скульптуре он изображен с короткими волосами.
Между тем в еврейской истории, особенно в эпоху рассеяния евреев по миру, архаичная этимология имен и названий мистическим образом сыграла с ними недобрую шутку. Уничижительное клеймо «пришельцев», а значит «чужаков», следовало за евреями повсюду, не давая забывать, кто есть кто в стране их пребывания, будь то в первом, втором, пятом или в более отдаленных от первого поколениях. Причем напоминания о том, что евреи чужаки, приобретали все более и более изощренные, уродливые формы, эволюционируя от первых итальянских еврейских гетто, русской черты оседлости и первых немецких концентрационных лагерей до последующих фашистских лагерей уничтожения. В этих сложнейших обстоятельствах рассеяния по миру История поставила перед евреями вопрос не только о собственном физическом выживании, но и о сохранения нации, народа, веры. Сегодня мы знаем, что даже в таких порой нечеловеческих условиях евреи выжили, сохранили и Народ, и Нацию, и Веру.
Но при этом имеем ли мы моральное право с высоты нашего современного знания и социального устройства судить тех, кто ради выживания был вынужден пойти на принудительную или даже добровольную духовную ассимиляцию? Тем более когда речь идет о культурной ассимиляции, позволяющей собственной производительной, общественной или творческой деятельностью обогатить культуру титульной нации, среди которой живешь, и при этом сохранить в себе этнические и духовные ценности родного еврейского народа, независимо от того, сменили ли твои предки или ты сам вероисповедание и какое количество еврейской крови течет в твоих жилах. Как утверждает доктор исторических наук Елена Носенко-Штейн в статье, опубликованной в книге «Евреи России. Неизвестное об известном», по «свидетельствам статистики», «доля людей, рожденных в смешанных браках, в которых только один из родителей еврей, – в полтора или даже в два раза превышает долю людей, у которых оба родителя евреи». Понятно, продолжает она, «называть таких „половинок“ евреями не всегда корректно, если не восклицать вслед за персонажем фильма Никиты Михалкова «12»: „Евреев наполовину не бывает!“» И это правда. Мы в своей книге следовали исключительно этому принципу.
И последнее. Петербургу всего чуть более трехсот лет. Столько же лет петербургскому городскому фольклору. Однако его систематизация и исследование как самостоятельного и самодостаточного жанра городской культуры начались поздно. Первая книга о петербургском городском фольклоре, отмеченном петербургской исторической, географической, топонимической, архитектурной или какой-либо иной специфической метой, появилась только в конце 1994 года. Это произошло по разным причинам. В XVIII веке региональной историей вообще не интересовались. В XIX – среди петербуржцев сложилось убеждение, что, поскольку их город непростительно молод, возник на пустом месте, не имеет ни корней, ни истории, то по определению не может иметь собственного фольклора. В XX столетии, особенно в советский период его истории, фольклор, по-своему комментирующий и объясняющий события, происходящие вокруг, считался чуть ли не диссидентством. Он противоречил официальной, канонизированной на всех этапах всеобуча коммунистической идеологии государственной истории и потому был опасен. Достаточно напомнить, что даже за рассказ анекдота с едва заметным политическим подтекстом можно было поплатиться карьерой, свободой, а то и жизнью.