И снова однажды… Розы. Любовь. Путешествия
Шрифт:
Борис очнулся от грустных мыслей. От большого количества людей, от голода, от дурманящего запаха белых лилий у него кружилась голова. Он стал пробираться к выходу и в дверях столкнулся с высокой худенькой девушкой. В руке она держала розу необычного красно-оранжевого цвета. Борис извинился, пропуская девушку в комнату. Она посмотрела на него. Взгляд огромных зелёных глаз из-под копны густых вьющихся ярко-рыжих волос был печален. Ему показалось, что она недавно плакала. Он оглянулся ей вслед, увидел, как она подошла к гробу, чуть наклонилась, внимательно и серьёзно вглядывалась в лицо поэта. Её губы шевелились, словно читали молитву или стихи.
Принесённая роза, коснувшись
Дальнейшее происходило быстро и суматошно. Стали выносить гроб, на узкой лестнице при повороте часть цветов, лежавших сверху, выпала. Борис наклонился, чтобы их поднять. У него в руках оказалась та самая оранжевая роза. Ни о чём не думая, он спрятал её в карман. На улице Борис искал глазами рыжеволосую девушку. Её нигде не было.
Вернувшись домой, он положил лепестки осыпавшейся розы в тетрадь от руки переписанных любимых стихов Блока – грустная память о дне похорон поэта, воспоминания о встрече с зеленоглазой незнакомкой.
Прошёл год, наступил сентябрь. В этот день Борис возвращался домой на Петроградскую через верхний Летний сад. Его только что переименовали в Сад МОПРа (Международная организация помощи борцам революции), отчего, впрочем, он не стал менее красивым. Разноцветное осеннее золото листвы напомнило ему рыжеволосую девушку с розой на похоронах Блока. Он часто вспоминал о ней, открывал тетрадь на странице с засохшими лепестками, перечитывал любимые строки:
Я, отрок, зажигаю свечи,Огонь кадильный берегу.Она без мысли и без речиНа том смеется берегу…Та, о ком он думал, шла ему навстречу. Он сразу узнал незнакомку и испугался, что она исчезнет прежде, чем он успеет с ней заговорить. Он ускорил шаг, поравнявшись с ней, поздоровался и взволнованно сказал: «Я видел вас 10 августа прошлого года. Вы положили в гроб Александра Александровича огненную розу… А потом я вас потерял».
Она смущённо улыбнулась: «Блок – мой любимый поэт. Я принесла ему розу «Александра», она с моего куста».
Девушка рассказала Борису о причуде своего отца. В честь каждой новорождённой дочери он сажал куст роз, носящей её имя. Старшая – Офелия, Средняя – Анна, Младшая – Александра. А в честь мамы, которую зовут Софья, отец вывел новый сорт, назвав его «Прекрасная Дама».
Оказалось, что у молодых людей много общего. Она любит поэзию, музыку, театр, к тому же они соседи. Александра живёт на Большой Монетной, а Борис – в начале Каменоостровского. Они долго стояли на набережной Невы у Троицкого моста, наблюдая, как город и река погружались в «сумрак мутно голубой».
У подъезда, прощаясь, Саша с сожалением заметила, что вряд ли они ещё увидятся: через несколько дней вся семья уезжает к сестре отца в Париж. Борис просил ему написать, оставил свой адрес. Она обещала дать о себе знать. На прощание он осмелился поцеловать её руку. Отныне все его стихи будут посвящены ей, «Прекрасной Даме», Александре Неклюдовой, рыжеволосой и зеленоглазой.
Прошли годы. В 1975 году профессор Борис Андреевич Малышев прилетел на месяц в Париж по приглашению гуманитарного факультета Сорбонны читать лекции по теории перевода.
В первую половину дня – занятия со студентами, семинары, встречи и беседы с коллегами, а во вторую – долгие счастливые прогулки по городу – мечте каждого человека, любящего искусство, литературу, театр, кино. Он давно не был так счастлив. Пьянящее чувство свободы ударяло в голову сильнее шампанского «Вдова Клико». На второй неделе пребывания в Париже ему приснился странный сон: все самые знаменитые памятники французской столицы оказались на одной улице. Тут был и Пантеон, и собор Парижской Богоматери, и Триумфальная арка. А потом он оказался в сказочном саду, где, как в «Книге моего друга» Анатоля Франса, золотые опавшие листья, медленно кружась, опускались на прекрасные мраморные плечи статуй.
Проснувшись, Борис Андреевич решил непременно заглянуть в Люксембургский сад, тем более что он буквально в двух шагах от университета и есть свободное время между лекциями.
Гуляя по знаменитому саду, профессор вспомнил другой, не менее знаменитый, Летний сад, такой же тёплый мягкий сентябрьский день, то же золото листвы, и ему навстречу идёт она, Прекрасная Дама, зеленоглазая Незнакомка. Но ведь она должна быть здесь, в Париже! Под Новый, 1923 год он получил от неё открытку. Она писала, что всё в порядке, они благополучно добрались до тёти Веры, поздравляла с наступающим Рождеством. Обратного адреса она не сообщила.
Боже, он уже неделю в Париже и не предпринял никакой попытки её отыскать! Ему подумалось, что, наверное, в русской церкви он сможет узнать что-нибудь об Александре Неклюдовой, о своей рыжеволосой Музе.
В воскресенье утром под звон колоколов Борис Андреевич входил в православную русскую церковь Александра Невского на улице Дарю.
На него нахлынули воспоминания детства: воскресная служба в деревенской церкви их небольшого имения под Псковом, золотой иконостас, дрожащее пламя свечей, запах воска, ладана, белых лилий и левкоев из маминого сада.
Ему вспомнилось блоковское:
Девушка пела в церковном хореО всех усталых в чужом краю,О всех кораблях, ушедших в море,О всех, забывшись радость свою.Так пел её голос, летящий в купол,И луч сиял на белом плече,И каждый из мрака смотрел и слушал,Как белое платье пело в луче.И всем казалось, что радость будет…Борис Андреевич почувствовал, что плачет, но слёз своих не стеснялся. Он опять был молод, и не было войны, блокадного Ленинграда, потери семьи, друзей, ареста, лагерей… Вот сейчас он оглянётся и… в дверях храма появилась молодая женщина. Из-под накинутого на голову шарфа выбивались огненно-рыжие волосы. Остановившись недалеко от Бориса Андреевича, она перекрестилась и, закрыв глаза, погрузилась в молитву.
С нетерпением дождавшись окончания службы, он вышел из церкви вслед за молодой женщиной и обратился к ней по-французски: Excusez-moi, le nom d’Alexandra Nekludova vous dit quelque chose? («Простите, имя Александры Неклюдовой вам знакомо?») Она тотчас ответила: Oui, c’est ma grande-m`ere. («Да. Это моя бабушка»).
От охватившего его волнения он не находил слов. Vous n’^etes pas bien? («Вам нехорошо?») Non, merci, tout va bien («Нет, спасибо, всё хорошо. Я был знаком с вашей бабушкой»). Они перешли на русский. Она говорила с лёгким акцентом, очаровательно грассируя. Сказала, что её зовут Барбара, она живёт в Правансе, работает в лаборатории парфюмерной фабрики в Грассе. Иногда приезжает в Париж навестить родителей и всегда заходит в русскую церковь, куда она часто ходила с бабушкой.