И телом, и душой
Шрифт:
Сердце стало биться где-то в горле, отдаваясь молоточками в висках. Пульс участился, остро колотится в его запястья. Ладони вспотели, и виной тому не августовская жара. Дыхание прервалось, теплый воздух уже с трудом попадает в легкие, но он от него просто задыхается.
Аллеи, аллеи, многочисленные аллеи… Лавочки, лавочки… И вот на одной из них…
Он замирает на месте, ощущая, что уже не может идти, ноги просто не удержат его. Сердце разрывает грудь, бьется бешеной птицей наружу, хочет закричать на всю вселенную о том, что счастливо.
Лена сидит одна, подставляя лицо теплым
Всего один взгляд… Всего один поворот головы… Всего одно движение…
Время останавливается. Сердце замирает, перестает биться. Мгновение, два, вечность?…
И Макс уже мчится к ней быстрыми, стремительными шагами. Уже почти бежит, просто не может контролировать движение ног. Грудь разрывается, в ушах шум и гул, в глазах — только она. Лена…
Она резко вскакивает с лавочки, делает шаг в его сторону, еще один… замирает, смотрит на него глазами, полными удивления и восторга, вновь делает к нему несколько шагов. Дрожит, он видит это по тому, как вздымается ее грудь.
Он останавливается в шаге от нее, смотрит ей в глаза. Тяжело дышит, так же, как и она. Что-то внутри него рвется наружу, рвет его на части. Горло сковало железными тисками.
— Я звонил тебе… — выговорил он, наконец.
— Да?…
Удивилась?… Так нежно, так трепетно…
— Да. Твоя бабушка сказала мне, где ты можешь быть.
— Понятно.
Почему отвечает односложно?! Волнуется?… Да… Дрожит, тяжело вдыхает душный воздух, пальцами хватается за платьице, как за спасательный круг, смотрит на него удивленно, восторженно, с надеждой.
Молчит. И он молчит тоже.
Слова вдруг перестали иметь значение. Оказались пустыми и ненужными.
Он протягивает руку, сжимает ее ручку в своей, большим пальцем гладит тыльную сторону ладони, ощущая ее участившийся пульс. Заглядывает в глубины ее глаз. Теряется в них, падает, падает, тонет… И уже не хочет выплывать.
В одно мгновение сжимает ее в объятьях, прижимая к себе ее дрожащее тело. Все ближе и ближе, ощущать ее своей кожей, чувствовать телом, слышать ее теплое сладкое дыхание, щекочущее его шею, и своим бешено несущимся куда-то сердцем ощущать биение и ее сошедшего с ума сердца. Теряясь в ней, ощущая, как и она теряется в нем, тает в его руках. И медленно скатываясь вниз…
— Я никому тебя не отдам, — шепчет скорее себе самому. — Слышишь?… Никому не отдам тебя…
Мгновение… Два… Минута… Две…
Ее тихий, едва слышимый шепот.
— Я никуда не уйду…
Сердце сжалось в груди, словно наполненное до краев и даже переполненное болью и горечью. Они рвались из него наружу, требуя выхода, всплеска, какого-то безудержного и безрассудного выхода. Сейчас. Именно сейчас!
Макс закрыл глаза, не в силах смотреть на фото.
Почему она больше ТАК не улыбается?… Как улыбалась тогда, в парке?… Когда видела его, она всегда… ТАК улыбалась. У него просто сердце замирало от этой улыбки. И в груди что-то словно бы шевелилось, билось в него сотнями, тысячами,
Но ТАК Лена больше не улыбалась… Из-за него…
Макс вздрогнул и зажмурился еще сильнее.
Это он виноват. Он стер с ее лица улыбку. Он убил в ней улыбку. Такую дорогую, такую милую, такую любимую. Как убил и ее саму тоже…
Не хотелось открывать глаза. Может быть, он просто боялся увидеть правду, резавшую его на части?… Нет, нет, не поэтому… А потому, что он прекрасно знал, что может увидеть.
Для чего же смотреть?! Чтобы почувствовать вину за содеянное, обиду на самого себя, сожаление и раскаяние, уже никому не нужные, убившие девять лет жизни в его жене!? Чтобы заглянуть в глаза собственному роковому безумию и бесконтрольному бессилию, увидеть нестерпимую боль и отчаяние в глубине своей и ее души и не увидеть ни единого следа надежды на исправление былых ошибок?!
Чтобы лишний раз убедиться в том, что он все же проиграл… Оказался слабым. Не победителем, а проигравшим в этой игре под названием жизнь! Еще один раз проиграть…
Чтобы, заглянув себе в душу, увидеть там постижимо жгучий стыд и убивающую, разъедающую на части соляной кислотой боль?! Боль женщины, дороже которой у него никогда не было. Боль женщины, которую он медленно, но верно убивал все эти годы, расплавляя, как металл, ее любовь, превращая ее в ненависть… Своим откровенным равнодушием, своей неоправданной жестокостью, своим едким, скрытым презрением, которое она все же чувствовала каждой клеточкой своего существа… Своими изменами, которые были лишь маской для сокрытия собственного бессилия, ширмой и занавесом от истинных чувств, которые были слишком бурными и безудержными, но такими непривычными, что смириться с ними у него не хватало сил. Ее одинокими ночами в пустой квартире, кричавшей от боли и обиды…
Макс глубоко вздохнул, с трудом втягивая в себя воздух. Задышал чаще и тяжелее. Сердце билось в виски громко и настойчиво, монотонно, стуча так же, как стучит поезд, мчавшийся на всей скорости к обрыву. Грудь сдавило. Было больно, нестерпимо больно.
Он распахнул глаза, резко обернулся. Взгляд пробежал по пустой комнате. Какие-то незнакомые стены… Светло-зеленые обои?! Откуда они здесь?! Картины… Зачем, черт побери, они здесь висят?! Мебель… Разве этот диван они купили в прошлом году?!
Пустота… Серые, холодные стены смыкаются вокруг него плотным горячим кольцом, поглощая в себе пространство и его делая лишь маленькой крупицей в эпицентре мироздания…
Никто, никто… Просто человек.
Темнота и пустота… Все кружится вокруг него, словно в бешеном танце. Кружит в этом беспощадном
несущемся словно вспять вихре и его тоже.
Разноцветные пятна перед глазами… Зеленые, синие, красные, желтые…
Он просто сходит с ума!
ЕЕ улыбка… Свет… Свет в его мире темноты.