И умереть некогда
Шрифт:
— Это от вас зависит.
— Знаю… знаю.
— Мы были бы вам весьма признательны.
— И это знаю.
— Если у вас есть какие-то пожелания, скажите нам…
— Никаких.
— Вы говорили нам вчера об одном участке в Симьезе, который наметили для себя и где хотите построить дом. чтобы иметь свой угол и, если мы вас правильно поняли, обзавестись семьей.
— Да, таковы мои намерения, я действительно хочу пожить спокойно, в достатке, но это не имеет никакого отношения…
— Имеет. Именно имеет. Для этого нужны деньги.
— Я думаю создать компанию для постройки жилищного массива.
— На какие же капиталы?
— Ну, капиталы на строительство всегда можно найти. А кроме того, я ведь подписал с вами контракты, по которым вчера вечером вы любезно обязались платить мне жалованье в течение трех лет. Присовокупите к этому заем в Сельскохозяйственном банке… тем более что по новым законам можно получить аванс на строительство под очень низкий процент… Так что видите!.. Тем не менее я чрезвычайно благодарен вам за то, что вы готовы дать мне некую сумму наличными, которую, правда, мне придется потом возвращать.
— Ну, это еще неизвестно.
— Нет… нет… Все известно. На такое я согласиться не могу. Я же не крупный делец, а всего лишь скромный служащий… служащий в достаточной мере добросовестный… у которого весьма развито чувство ответственности. Так вот, я уверен, даже твердо уверен, принимая во внимание взваленное на меня бремя и то, что за все принятые решения я в ответе перед… перед всеми, как генеральный секретарь, что отныне все побочные компании, — это вовсе не мешает господину Беллони стать директором одной из них, — все компании по прокату автомобилей «люкс», вся сеть связанных с ними отелей, все агентства, даже прачечные, «откуда, — как вы изволили вчера выразиться, — наши клиенты будут получать белоснежное, точно в Лондоне, белье», — все без исключения должны входить в один концерн.
— В том числе и СКОПАЛ?
— А почему бы и нет? Будучи ее директором по контракту, я считаю более… более целесообразным, чтобы компания входила в общий концерн, а не принадлежала отдельным лицам.
— Рабо, — распаляясь гневом, воскликнул Джонсон, — вначале вы были заодно с нами, а теперь…
— Так и теперь ничего не изменилось. Я по-прежнему заодно с вами. Но если вначале я знал только вас, а потом узнал господина Фридберга, то теперь я знаю о существовании господина Беллони, — и он почтительно склонил голову, — а также господ Фритша, О'Балли и немца, адрес которого значится у меня в записной книжке. «Вы» — это и есть все эти господа, это — ЕКВСЛ. А я служу ЕКВСЛ, мне за это платят.
Джонсоном овладела такая ярость, что он не в силах был ее скрыть. Он постукивал по столу пальцем, пытаясь найти какой-то выход. Нет, это слишком глупо! Ведь Рабо всего лишь маленький человечек, совестливый мещанин, их служащий, — он это сам сказал. Но в его руках оказалось слишком много власти, и поскольку он такая тупица, это становится опасно. Ах, как он, Джонсон, просчитался, думая, что Гюстав ловкий и изворотливый, — а ведь именно так он охарактеризовал его Фридбергу, — и это было бы в сто раз лучше, тогда как на самом деле Гюстав просто дурак, несомненно честный, но ограниченный, тупой, ничего не понимающий в делах, не видящий даже, в чем его интерес. Слишком большую взвалили на него ответственность, и это пугает его, у него не хватает силенок тянуть такой воз!
А Гюстав тем временем думал о том, что не очень-то приятно выглядеть наивным младенцем, — если, конечно, ты сам не стремишься к этому, как, например, в данный момент. Он все больше и больше утверждался в мнении, что такое предприятие должно быть единым целым, а сохранить его целостность можно, лишь расколов создавшиеся группки. Он отчетливо понимал, что отдать дело в одни руки или в руки какой-то части вкладчиков значило погубить все. Да, конечно, в таком случае кое-кто не останется в накладе и быстро получит прибыль — несомненно большую, но не стойкую. А ведь эта затея может обогатить не только Фридберга, Джонсона и немножко Беллони. Это затея отличная, великолепная. И даже если поставить себе целью поскорее получить сумму, необходимую для постройки дома, что уже было бы немалой прибылью, — все равно обидно было бы ограничивать размах предприятия, исходя из интересов этой тройки, которая набьет себе карманы в ущерб другим, в ущерб идее, а потом своевременно выйдет из игры до того, как все рухнет, предоставив остальным тянуть воз, который сами они не захотели дальше везти. Джонсон и Фридберг — это акулы, Беллони — мелкий хищник. А ему, Гюставу, они выделили роль рыбы-лоцмана, которая пристраивается под брюхом крупного хищника и обречена на гибель, если тот смертельно ранен или же просто решает сменить место охоты. Правда, вчера Гюстав сумел воспользоваться растерянностью Джонсона и заставил его подписать второй контракт насчет СКОПАЛа, а также продлить на три года срок своего пребывания на посту генерального секретаря, — Джонсон имел на это право, так как был уполномочен компанией брать обязательства от ее имени и заключать договора; сделал же он это, будучи глубоко убежден, что сможет лучше держать Гюстава в руках, если выдаст в качестве подачки эту гарантию, которая позволит ему приобрести участок и построить себе домик — «маленькую хибарку», как назвал свое будущее жилище Рабо с ноткой поистине мещанского умиления в голосе. Нет, с этим Рабо, видно, никогда не разделаешься! Джонсону начинало это надоедать.
— Гюстав, пора вам, наконец, сделать выбор.
— Выбор? Какой?
— Достаточно вы над нами поиздевались. С кем же вы, наконец?
— С вами, конечно, я ведь уже сказал… Но и с другими тоже.
— Наши интересы не всегда совпадают.
— Не понимаю.
— Существует не только общий интерес.
— А я не вижу и не могу принимать во внимание ничего другого.
— Вы что же, полный болван?
— Возможно…
Нет, Гюстав не был болваном, — это-то как раз и выводило Джонсона из себя. Что ж, раз этот Рабо ничего не понимает или не хочет понять и даже не желает взять подачку, которую такому прощелыге и ждать-то было неоткуда, — придется его убрать, устранить. С ним подписан договор на три года? Вот тут-то капкан и захлопнется: Джонсон заставит его уйти из дела, способ воздействия найдется. Правда, одному ему это уже не под силу, и даже поддержки Фридберга и Беллони, — а последний теперь всецело на их стороне, — будет недостаточно; нужно согласие трех остальных. Но он сумеет их убедить, он найдет, к чему прицепиться. Начиная с этой минуты, он неустанно будет искать повод. И, овладев собой, Джонсон подмигнул Беллони.
— Гюстав, — сказал он, патетическим жестом протягивая ему обе руки поверх стола, на котором еще стояли остатки Zuppa Inglese [8] , — Гюстав, дайте мне вашу руку. Нет, конечно, вы не болван, и вы это сами прекрасно знаете, как знаем и мы, — Беллони в знак согласия кивнул головой, — мы только хотели выяснить, можем ли мы рассчитывать на вас, заслуживаете ли вы нашего доверия.
— Господин Джонсон, — проникновенным голосом произнес Гюстав, — я счастлив это слышать, а то я уже начал было сомневаться в вас.
8
Английского супа (итал.).
Он поднял, словно для римской клятвы, руку над столом, уставленным тарелками, и протянул ее Джонсону и Беллони. Все трое принялись пожимать и трясти друг другу руки, стараясь, однако, не опрокинуть бокалов, наполненных «кьянти». Что ж, Гюстав не обманул их, сказав три дня тому назад, что вложит свою руку в их руки. При этом его немало удивляло то, что эти люди могут до такой степени принимать его за дурака, могут думать, что он не разгадал грубого маневра Джонсона, не понял, что несколько минут тому назад тот принял безоговорочное решение покончить с этой помехой, какою он являлся для них, разделаться с человеком, не желавшим плясать под их дудку.
— Доверие — чудесная вещь, — сказал он.
Джонсон и Беллони наклонили головы в знак согласия.
— Да, — сказали они.
И в этот краткий миг все трое были единодушны.
Глава XIV
Возвращались они в Ниццу вместе, в «бьюике», по берегу моря, и каждый — как Гюстав, так и Джонсон — думал о том, что дело было жарким. А кроме того, оба считали — правда, по разным причинам, — что все еще впереди.
Приехали они поздно, когда уже стемнело. Покидая отель в Риме, Гюстав дал телеграмму Лоранс, в которой сообщал, что вечером они уже будут вместе; поскольку он вручил телеграмму посыльному, выходя из отеля, он из чувства застенчивости не прибавил «целую и люблю». У «Рюля» он высадил Джонсона.