И узре ослица Ангела Божия

Кейв Ник

Но Эзра не стал медлить в сумраке его, но поспешил вперед, пока не развеялся сумрак.

И шел Эзра шесть дней и шесть ночей, и в первый день оставлял он солнце по левую руку, чтобы не вернуться обратно домой, ибо лес был густ в долине.

И Эзра не знал, где кончится его бегство.

В первую же ночь первого дня Эзра сделал большой глоток из бутылки и впервые познакомился со вкусом горного безумия, воистину впервые, и пошел по дну высохшего потока, где было много камней.

И он забыл свое имя, а ружье все висело у него на плече, словно черная кость.

И присел

он отдохнуть возле гладкого и высокого камня, где осушил свою бутыль до дна, и, смеясь, отшвырнул бутыль, и разбилась она с таким громким звуком, что зазвенело в ушах у Эзры, и побелели камни у него в глазах, и белые черепа взвились в лунном свете и слетелись к тому концу черной кости, который торчал у него прямо под ухом. Зарычали черепа и отхватили Эзре ухо, и упал он тогда на камень спиной, истекая грохочущей кровью, а дымящаяся кость упала в кровавую лужу. А затем встал Эзра и дико захохотал, глядя на свое оторванное ухо, и упал мулу на спину, а тот понес на себе Эзру, прошивая землю долины пунктиром кровавых капель.

— Глотни–ка! — сказала вдова.

Эзра очнулся и тут же поперхнулся «Белым Иисусом». Его передернуло, он свесил верхнюю половину туловища с кровати и изрыгнул полоску горчичного цвета желчи на истоптанную циновку. Так Эзра и лежал свесившись, пока кровь не прилила к голове.

Тупая боль стучала в череп там, где прежде было левое ухо. Эзра застонал, заполз на кровать, приподнялся и рухнул на спину. Глаза у него закатились, а сам он полетел по спирали в бездонную яму.

— Глотни еще.

И снова в глотку Эзры хлынула струя тошнотворного «Белого Иисуса», и его опять выворотило на циновку.

Эзра Мортон лежал в постели в доме вдовы по прозвищу Ворона Джейн. У нее в лачуге. На окраине города Укулоре. И увидел Эзра вдову и удивился.

— Ухо у тебя отстрелено. А мула твоего я привязала, — сказала вдова. — Я тебя ждала двенадцать лет. Я знала, что ты вернешься.

Эзра задремал, и ему приснилось, что он плывет на ковчеге, похожем на ушную раковину, и что он берет ворону и выпускает ее, и та летит над водами, распростершимися до самого горизонта, и что на шестой день ворона возвращается к нему с черной костью в клюве.

Так вот Эзра, отец Юкрида, явился в долину Укулоре, и так он повстречал мать Юкрида, поселился под увядшим и недобрым крылом своей супруги и оставался с ней до дня их смерти.

Матери Юкрида уже почти стукнуло тридцать, когда мул Эзры, окропленный кровью своего безухого и бредящего хозяина, принес его на двор жалкой лачуги из просмоленного дощаника. Вдову в городе не видели со дня ее свадьбы зимой 1913–го, но все городские насмешники хорошо ее помнили. Батраки с плантаций сахарного тростника прозвали вдову «Ворона Джейн». Прозвище это они позаимствовали из песенки, которую старый Ной, чернокожий цирюльник, любил напевать низким приятным голосом, брея, подравнивая и причесывая клиентов в своей лавке на Мэйн–роуд.

Джейн Кроули прославилась в долине Укулоре именно из–за этой своей свадьбы зимой 1913–го, которая оказалась первой и единственной в окрестности свадьбой со смертельным исходом. Страшная она была бабища даже тогда, в свои семнадцать лет, когда обвинила,

обливаясь слезами и топая в гневе ногами, слабоумного и невинного как агнец батрака по имени Экер Эблон в том, что тот воспользовался ее девичеством, пообещав жениться в течение месяца. А затеяла она это по сговору со своей бесстыжей семейкой. Дошло до того, что насильника назвали перед всем народом и потребовали, чтобы тот смыл позор со столь охотно обесчещенного им родового имени Кроули.

На глазах у Господа и под немигающим взглядом винчестера Экер принес святые обеты и завязал брачные узы до того дня, пока смерть не порвет их.

Прошло две недели: Экер заявился в хижину новообретенных свойственников и попросил Старика Кроули одолжить ружье, сказав: — Кошки плодятся быстрее, чем я успеваю глушить их дубиной.

Тесть похлопал зятя по плечу, а тот пошел на южное поле и разрядил оба ствола себе в лицо.

Старику Кроули стоило увидеть винчестер, чтобы понять, чье это мертвое тело.

Экера похоронили на кладбище у подножья Хуперова холма, гроб и памят ник за счет профсоюза, и так освободился он от брачных уз.

И хотя Экер гнил в земле, никто не отваживался довести горестную новость до жены усопшего.

Ворона Джейн сидела на крыльце день за днем, ждала, когда вернется молодой супруг, и попутно отхлебывала без меры из бутыли с самогонкой собственного изготовления.

Гнала она свое зелье в заброшенной водокачке за мусорной кучей. Пить это пойло не могли даже самые прожженные пьяницы, но Ворона Джейн как–то ухитрялась впарить пинту–другую бродягам, жившим в отдаленных уголках долины, или пьяным сборщикам сахарного тростника, которые приезжали на своем пикапе уже в таком дерьмовом виде, что столь маленькое препятствие на пути невоздержанности, как букет напитка, их почти не волновало.

Словно ненароком вдова спрашивала у каждого посетителя: — А вам нынче Экер Кроули часом не попадался?

Люди, переминаясь с ноги на ногу, отводили в сторону глаза и мямлили, пока вдова затыкала бутылку пробкой в ожидании ответа, что–то вроде — Нет, мэм. Сегодня — нет…

А потом они забирались обратно в свой пикап и с грохотом отчаливали в направлении Мэйн–роуд. А уж там они отводили душу в хохоте, катались на спине, то и дело отхлебывая глоток за глотком вдовьего горлодера.

Двенадцать лет Джейн ждала мужа, каждый день, напиваясь до чертиков. Образ запропавшего спутника жизни со временем начал стираться в ее памяти, превратившись в пустое имя, иногда всплывавшее во все более ядовитом тумане ее возлияний.

Так что когда мул привез Эзру с оторванным ухом и в белой горячке — когда мул с потеками высохшей крови на боках и на крупе привез его прямо на двор к вдове, то загадка минувшего десятилетия внезапно раскрылась в ее глазах и золотые колокола в тишине ночной возвестили, что ее мужчина наконец вернулся.

Ма Кроу гонит самогон трех сортов: «Белый Иисус», «Яблочный Джек» и «Варево». «Белого Иисуса» она гонит из картофельных очистков — бродяги называют этот сорт еще «Белой Молнией», а сборщики сахарного тростника — «Слезами Экера». Сама вдова предпочитает именно «Белого Иисуса».