И в сердце нож
Шрифт:
— Рабочий человек не может играть, а ревнивый не может выиграть, — произнес Джонни давнюю поговорку, потом добавил: — Если все на самом деле так, как вы думаете, ни с кем не случится ничего плохого.
— Пойду лягу спать, — сказала Мейми, медленно выбираясь из машины. Затем, не закрывая дверцу, она спросила: — А кто произнесет проповедь на его похоронах? Ты не знаешь проповедника?
— Пригласите Шорта, — предложил Джонни. — Он обожает проповедовать на чужих похоронах…
— Может, ты с ним поговоришь?
— Ни за что. После всего,
— Пожалуйста! — попросила Мейми. — Хотя бы ради Дульси.
Джонни ничего не ответил, и Мейми тоже промолчала. Когда она скрылась в подъезде, Джонни завел мотор и медленно поехал к Первой церкви Святого Экстаза на Восьмой авеню.
Преподобный Шорт жил в задней части церкви, там, где раньше был склад. Парадная дверь не была заперта, Джонни вошел без стука и направился по проходу мимо сдвинутых и поломанных скамей. Дверь, что вела в спальню преподобного Шорта, была приоткрыта. Окна фасада были на три четверти закрашены изнутри черной краской, но в церковь проникало достаточно света, чтобы высветить золотые очки преподобного, смотревшего в щелку.
Затем очки исчезли, а дверь закрылась. Когда Джонни обогнул кафедру и подошел к двери, он услышал, как щелкнул замок.
Джонни постучал и стал ждать. Его окутывало гробовое молчание.
— Я Джонни Перри, преподобный, — сказал он. — Мне надо поговорить с вами.
Изнутри раздался такой шорох, словно там забегали крысы, затем послышался скрипучий голос преподобного Шорта:
— Не думайте, что я вас не ждал.
— Вот и хорошо, — сказал Джонни. — Я насчет похорон.
— Я знаю, зачем вы пришли, и я готов к этому, — проскрежетал преподобный.
День выдался для Джонни тяжким, и нервы его были на пределе. Он подергал за ручку: дверь была заперта.
— Откройте, — резко сказал он. — Как можно говорить о делах через закрытую дверь?
— Меня так не проведешь! — прохрипел преподобный, не собираясь отпирать дверь.
Джонни нетерпеливо стал дергать за ручку.
— Послушайте, проповедник, — сказал он, — меня прислала Мейми Пуллен. Я вам за это заплачу, так какого черта вы валяете дурака?
— Значит, я должен поверить, что набожная христианка Мейми Пуллен прислала вас… — начал было хрипеть преподобный, но Джонни, потеряв всякое терпение, стал пытаться выбить дверь.
Угадав его намерения, преподобный заговорил сипящим высоким голосом, в котором яду было больше, чем у гремучей змеи:
— Не вздумайте сломать дверь!
Джонни отдернул руку от дверной ручки, словно это и была гремучая змея.
— В чем дело, преподобный? У вас там женщина?
— Ах вот что вас интересует. Вы, значит, пришли за убийцей…
— Господи, вы что, рехнулись? — спросил Джонни, совершенно потеряв над собой контроль. — Неужели мне стоять весь вечер под дверью и слушать этот бред?
— Бросьте оружие, — крикнул Шорт.
— У меня нет никакого оружия. Вы совсем спятили? — Джонни услышал щелчок — похоже, преподобный готовился к бою.
— Предупреждаю!
— Ну и черт с вами, — рявкнул Джонни и повернулся, чтобы уйти. Но тут шестое чувство предупредило его об опасности, и он упал на пол, прежде чем выстрел из двустволки 12-го калибра проделал в верхней части двери дыру с тарелку.
Джонни упруго вскочил с пола, словно был резиновый, и ударил в дверь плечом с такой силой, что вышиб ее с грохотом, напоминавшим раскат от выстрела дробовика. Преподобный бросил двустволку и вытащил из кармана нож, причем так быстро, что лезвие заблестело в его руке еще до того, как ружье упало на пол.
Джонни же, продолжая двигаться по инерции, схватил левую руку с ножом преподобного, а правой ударил его в солнечное сплетение. Золотые очки слетели с лица Шорта, как птичка с ветки, а сам он рухнул навзничь на неубранную белую железную кровать. Джонни упал на него, как ягуар с дерева, и, отобрав нож, стал душить поверженного противника.
Обхватив колени и поясницу преподобного, Джонни всей тяжестью тела навалился на противника. Близорукие глаза преподобного полезли из орбит, словно бананы из кожуры. Он видел только багровый шрам на лбу у Джонни, который бешено водил щупальцами. Осьминог словно норовил схватить добычу.
Но преподобный не выказывал никаких признаков страха.
Джонни чуть было не сломал тощую шею поверженного супостата, но вовремя спохватился. Он глубоко вздохнул, и все его тело вздрогнуло, словно от удара током. Он отнял руки от горла преподобного, выпрямился и, не слезая с него, уставился на посиневшее лицо Шорта.
— Слушайте, — медленно проговорил он, — неужели вы хотите, чтобы я вас прикончил?
Преподобный смотрел на него и ловил ртом воздух. Когда он наконец наладил дыхание, то сказал с вызовом:
— Меня убить нетрудно. Но ее это не спасет. Полиция все равно выведет ее на чистую воду.
Джонни слез с кровати, встал на ноги, наступив при этом на очки преподобного. Он сердито отпихнул ногой их останки и снова уставился на проповедника, лежавшего в том же положении.
— Я хочу задать вам один-единственный вопрос, — произнес он ровным голосом игрока. — Ну зачем ей убивать родного брата?
Преподобный злобно посмотрел на него и прошипел:
— Сами знаете зачем!
Джонни словно окаменел; он стоял и смотрел на преподобного. Наконец он сказал:
— Вы чуть было меня не ухлопали. Но я закрою на это глаза. Вы назвали ее убийцей. Я и это готов забыть. По-моему, вы все-таки не псих, а потому я вас спрашиваю последний раз: с какой стати ей было убивать?
В близоруких глазах преподобного была ничем не разбавленная злоба.
— Это могли сделать только двое, — прошелестел он тонким злобным голосом. — Она или вы. Если это не вы, стало быть, она. Если вы не можете понять, зачем она это сделала, пойдите и спросите у нее. А если вам кажется, что, убив меня, вы спасете ее, то давайте убивайте.