И весь ее джаз…

Гольман Иосиф Абрамович

— Не знаю, — сказал я. — Еще та девка из Волжанки. Парень не снится. А девка достает.

— Мне тебя пожалеть? — спросил Джама.

— Себя жалей, — посоветовал я. — За то, что сделал. Или еще сделаешь.

— Ты мне мозги не пудри! — чуть не крикнул Курмангалеев. — Я беременных не убивал!

— Убей меня — и вы квиты! — Как Наргиз умудрилась освободиться от полотенца, до сих пор непонятно.

— Цыц! Тебя не спрашивают, — сказал Джама, впрочем не поднявшись завязать ей рот снова. Уже видел, что она не станет кричать.

— Не

груби моей жене, — попросил я его. — По крайней мере, пока я под прицелом.

— Почему ты не пристрелил меня у Туровых? — спросил он, не отводя пронзительных глаз.

— Потому что пули ничего не решают, — еще раз повторил я. — И не тяни резину. Делай, что решил. Если Наргиз останется без меня, отвези ее к Береславскому. Он в курсе.

— Вот что, — сказал он, подумав. — Давай сюда ствол.

Я вынул здоровой рукой ТТ и положил его на пол.

— Отойди на шаг.

Я отошел.

Он поднял оружие, снова сел на стул и не глядя положил пистолет себе на колени.

— Что у тебя общего с Береславским? — спросил Джама.

— Он — мой гарант. Для Наргиз.

— С чего это профессор кинулся тебе помогать?

— Не мне, я же сказал. Он помогает Наргиз.

— Она действительно беременна?

— Справки у нас нет.

Опять потекли томительные секунды.

— Слушай, Джама. Я спать хочу. У Наргиз затекли руки. Решай что-нибудь.

— Что мне решать, не посоветуешь? — спросил он. — Я вчера был у Туровых, на Митинском.

— Мы — позавчера, — сказала Наргиз. Наверное, потому что я бы не стал про это говорить.

— Я видел, — кивнул Джама.

И стал набирать номер телефона. Потом включил мобильник на громкую связь.

— Ефим Аркадьевич, извините за ночной звонок.

— Ничего, Джама. Что случилось?

— В том-то и дело, что ничего. Сидим вот, с Грязным беседуем.

— И что ты хочешь от меня услышать? — голос Береславского стал как у нас с Джамой — обиженным и усталым.

— Хочу понять, что бы сказали Туровы. Помните, я вам рассказывал?

— Помню, Джама, — ответил он. И тихо продолжил: — Я не знаю, что бы сказали Туровы. Знаю только, что твоих друзей убил Грязный. А сейчас спасает беременную девчонку Краснов. — Тут он замолчал и после секундной паузы закончил: — Мне кажется, нельзя мстить Краснову за Грязного. А девчонке мстить вообще не за что.

— То есть понять и простить? — улыбнулся Джама.

— Не так, — не согласился профессор. — Догнать и убить. Если речь идет про убийцу. А в данный момент — вопрос спорный.

— Понятно, — вздохнул Джама.

Он встал, отвернул у ТТ глушитель и сунул все по отдельности в карманы.

— Я не желаю тебе доброй ночи, — на прощание сказал капитан.

Мы остались одни. Я долго распутывал Наргиз, стараясь не причинить ей боль.

Потом целовал ее, и в губы, и в макушку.

Потом она перевязала мне плечо. Намного лучше, чем это делал я.

Потом мы легли в постель, и мне казалось, что Джама промахнулся — ночь была добрая. И завтра нас ждал самолет в Египет.

Но прав был все-таки он.

Наргиз наконец заснула, а мне в голову лезли одни и те же картинки.

И я понял, что так будет до конца жизни.

А она может быть долгой, такая моя жизнь. Ведь теперь не бросишь Наргиз и ту, которая в ней.

20. Эпилог

Джаз-арт-клуб «Кораблик» успешно пережил свою первую зиму, став наконец не только стоячим, но и плавучим. Да еще — широко известным в узких кругах. На некоторые концерты записываются за неделю, а потом у входа спрашивают билетики. Это не так и сложно при всего тридцати сидячих местах в главном зале.

Береславский по данному поводу ржет и говорит, что музыканты должны иметь большие семьи. Тогда аншлаги на их бенефисах в «Кораблике» — обеспечены.

Впрочем, чаще в клубе идет спокойная будничная музыкальная жизнь. Репетируют молодые артисты, собираются небольшие компании, делают первые записи будущие звезды — расценки здесь вполне демократичные. Порой одновременно работают по три команды сразу, полностью используя все музыкальные мощности суденышка.

Теперь, с уходом льда, появилась новая опция — встреча рассвета на Москве-реке. Здесь дело уже вообще не в джазе, а в рассвете и в Москве-реке… Так что Василий Васильевич Соколов перебросил успешное мероприятие и на другие свои суда.

Хотя с джазом встречать рассвет все-таки лучше.

Что касается продажи картин, то в этом сегменте бизнеса революции не произошло. Однако для Береславского принципиально важно, что его галерея наконец перешла на самофинансирование, более не требуя дотаций из семейного бюджета. Может быть, в связи с этим Наталья сильно потеплела к странноватому творчеству профессорских любимцев — Оглоблина и Шевцова Никиты. Профессор же потеплел к творчеству любимца жены, Шевцова Дмитрия. То ли полюбив его за муки, то ли за то, что картины этого автора стали продаваться хоть и недорого, но с завидной регулярностью.

Заканчивая о коммерции, нужно отметить, что артклуб и в целом стал прибыльным. Впрочем, это произошло скорее вопреки основной его направленности. Джаз денег решительно не приносит. Зато приносят деньги — вполне сносные — еда и напитки, особенно на корпоративах многочисленных буржуйских, но романтичных друзей Ефима Аркадьевича. Все равно результат сильно обрадовал основных акционеров, не особо рассчитывавших на прибыли от своего хобби.

Машка в кайф, почти каждый день, слушает молодых исполнителей, пытаясь выцепить талантливых ребят. Теперь она размышляет о карьере продюсера. Изредка выступает сама, в основном, конечно, в своем клубе. Однако себя как солистку всерьез не видит. Даже немного удивлена — вот тебе и мечта жизни.