И вот – свобода
Шрифт:
– Андре, успокойся. Тибаи ничего не сделала.
– Ты не можешь это знать. Она – желтая.
Мона попыталась как-то разобраться. Между прочим, это садовник в Ханое прислал им молоко, которое их спасло. А Тибаи всегда была…
– Все изменилось.
Люси дрожала, как осиновый лист. Она не знала, к кому повернуться. Кого поддержать, кому остаться верной? И тут Тибаи прервала наступившую паузу. Она выдвинула вперед подбородок и с нервным смешком подошла к Андре. И тут случилось невероятное. Она плюнула на его красивые ботинки. Это случилось
– Меня зовут Йен.
Потом она повернулась на каблуках и вышла.
Когда за ней закрылась дверь, Люси, вся в слезах, упала на землю. Мона ничего не могла сделать. Ее дочь лежала в одной и той же позе весь оставшийся день. Она была словно в прострации. Ничто не могло ее утешить. Голова кружилась, казалось, что мир вокруг нее погружается в хаос.
А потом пришел день поражения – очередного и на этот раз окончательного. 21 марта 1950 года вьетминовцы подожгли рынок в Сайгоне. Это был сигнал. Они нападали даже на своих сограждан, на тех, кого считали «непричастными», антинационалистами – то есть светло-красными. Не стоило обманывать себя: эти солдаты будут безжалостны по отношению к колонистам, старающимся удержать город. Оставалось только одно – бежать.
Мона, с красными глазами и растрепанными волосами, дрожала в кресле, слишком большом для нее. Андре посадил Люси к себе на колени. Никаких длинных речей, никаких обсуждений.
– Мы уезжаем из Индокитая.
При этих словах Мона снова зарыдала. У нее кружилась голова, она уже не понимала, чего она хочет, чего не хочет. Вот уже два дня она плакала с утра до вечера. И гормоны не помогали, поскольку она была беременна.
– Эта страна, которую мы любим и за которую я сражался, нас больше не хочет. – Андре притворялся сильным и уверенным.
Перед ее глазами пролетали разные картинки: рождение Люси в Ханое, лагерь, отъезд в Сайгон, резиденция, корочка хлеба, отель «Континенталь».
– Не плачь, Люси. Нас ждет множество прекрасных вещей. И у тебя будет маленький братик… Ну, или сестричка. Вот такой прекрасный подарок сделала мне мама! – но что это за радость такая, с вытянутым лицом и дрожащим, фальшивым голосом?
Перед тем, как лечь, Мона провела рукой по темно-каштановой шевелюре Андре, вдохнула запах его кожи, поискала губами его губы. Слезы еще катились по ее лицу.
– Значит, вот так, значит, все кончено, – прошептала она.
Он нежно прижал ее к себе.
– Мы выстоим, мы справимся. Мы же всегда справлялись.
Она всхлипнула, согласно кивнула и погрузилась в тяжелый сон. Звезды прятались за темным пологом тумана.
На следующее утро, пробужденная светом дня, она испытала странное чувство. Андре еще спал. Происходило что-то ненормальное, но Мона не могла понять, что именно. Перспектива дальнейших трагедий уже
– Что там еще? – недовольно сказал он.
Нет! Она закрыла рот рукой.
– Так что? – спросил он.
Она тряхнула головой, с ужасом глядя на него. Как такое могло произойти?
– Но в чем дело?
Она была не в состоянии промолвить ни слова и только показала ему рукой.
– Голова… – выдавила она, не в состоянии объяснить что-то подробнее.
Он подбежал к зеркалу и не смог удержаться, выругался. Седые. Волосы у него за ночь стали седые. Одна-единственная короткая ночь. У него осталось кое-где несколько темных прядей, но в основном его шевелюру Господь ночью присыпал снегом.
Что могла она сказать ему? Поражение грызло его изнутри, и тело за это отомстило. Он не стал для нее менее привлекательным, но, это нельзя отрицать, он изменился. Да он и сам побледнел, увидев себя в зеркале. Случаются иногда такие вещи. Странно, но факт.
Они крепко взялись за руки и вышли из комнаты. На улице они услышали первые клаксоны, вокруг звучала песнь пробуждающегося города.
– Надо никогда не стареть, Мона.
Она была согласна.
– Никогда не стареть, никогда не спускаться ниже собственного уровня.
– Зафиксировать красоту.
– Да, зафиксировать красоту.
В глазах Андре поселилась новая грусть. Достаточно было взглядов. Никаких слов. Слова бы все испортили. И вот резким, властным жестом, столь ей несвойственным, она склонилась к нему и впилась в его губы долгим-долгим поцелуем – и это была печать, закрепляющая их договор.
Вернуться во Францию? Это казалось немыслимым. Не укладывалось в голове. Тем не менее нужно было уезжать и без промедления. Решение было найдено благодаря отцу Моны. Ивон пригласил их в Нумеа: именно там он решил завершить свою карьеру. Семейство Магала встретит их там, а Андре получит, конечно, не должность губернатора, но тоже достаточно высокий пост. Люси плакала. А вдруг Новая Каледония окажется еще хуже, чем Франция? Ужасный остров, заваленный булыжниками. Натянутые улыбки взрослых не могли ее обмануть. Андре, конечно, был ужасно расстроен, что приходится уезжать из Индокитая. Все его мечты о величии, о прекрасной карьере растаяли, утекли, как песок, сквозь пальцы. Мало того, что Андре не выиграл свою войну, но и сам Индокитай исчезает с горизонта. Хо Ши Мин и Зиап торжествовали победу. Францию вымели из страны, на освободившееся место устремились американцы.
Пока ее муж мрачно созерцал весь ужас вокруг, Мона держала руку на животе. Новая жизнь внутри нее росла.
«А ты потом когда-нибудь возвращалась во Вьетнам или вообще в Индокитай?» Эвелин отрицательно помотала головой. Нет, никогда. Она не из тех, кто оглядывается назад; и жизнь она строит там, впереди. Сентиментальные путешествия в прошлое не для нее.
Конец ознакомительного фрагмента.