И все-таки это судьба (сборник)
Шрифт:
– Сей момент. Тебе жена звонила.
– Просила что передать?
– Любит безмерно и ждет.
Вихров чуть не сел мимо стула.
– Да ладно, я пошутила. Перезвонить просила.
Кивнул головой, перезванивать не стал – успеется. Сейчас кофе, только кофе. В голове все еще звучал Эллингтон. Романтичный, мелодичный старина Эллингтон. Эта женщина Шура… Зачем он делал ей авансы? От одиночества? От каких-то бессознательных надежд? Или пожалел просто? Переживает человек, страдает – мама у нее болеет. При других обстоятельствах он бы
Вихров сделал обход, потом сел в кабинете разбираться с рентгеновскими снимками, в двенадцать попросили ассистировать на операции стажеру – подстраховать. Освободился около трех, осведомился о состоянии прооперированной с утра. Сказали: «Очнулась». Позвонил неврологу, тот ответил, что освободится только к пяти. В ординаторской снова услышал, что звонила жена, и вернулся к снимкам. Здесь все шансы, тут маловероятно, здесь совсем безнадежно, тут стоит пробовать, здесь надо сообщить родственникам. Ах да, Шура. Надо ей позвонить.
– Владимир Андреевич, – старшая сестра отделения держала в руках телефонную трубку, – жена.
Ничего не оставалось делать, как протянуть руку. В конце концов, нелады с женой – это сугубо его личное дело, и незачем ставить в известность коллег по работе. Во всяком случае, пока не стоит. Очень странно, что Лиза звонит так настойчиво. Она никогда не перезванивала, чтобы дать себе шанс обидеться, если он не звонил в ответ. А он обычно звонил. Это сегодня желания не было. И мобильный он отключил специально. Может, потому и названивает, хочет выяснить, «как он посмел»? Вихров приготовился именно это и услышать, когда отрывисто гаркнул в трубку:
– Да!
– Много работы, да? – Голос Лизы был каким-то странным. В нем не слышалось вызова, ставшего привычным в последнее время. От него веяло какой-то обреченностью.
– Хватает, – осторожно ответил он.
– Ты придешь сегодня домой?
– А надо?
Какое-то время она молчала, потом тихо, но очень решительно сказала:
– Надо.
– Что-то случилось?
– Нет, пока ничего. И я не хочу, чтобы случалось, понимаешь?
Да, он понимает. Наркоз начинает терять свою силу. Пациента еще можно вернуть в реальность. Надо только очень захотеть, приложить усилия, и тогда, может быть…
– Я приду. Что-нибудь купить? Хочешь вина? Или конфет? Или цветов? Купить тебе цветы, Лиза? – Господи! Какой же он идиот! Разве об этом спрашивают?
Она молчит, но ему почему-то кажется, что Лиза не сердится, а, наоборот, еле сдерживает смех. Наконец жена отвечает:
– Вихров, купи мне синее пальто.
– Хорошо, – растерянно говорит он.
Лиза вешает трубку, а Вихров слушает гудки до тех пор, пока в кабинет снова не заглядывает сестра:
– Невролог освободился.
И Вихров вскакивает, и снова горит на работе. И, конечно, забывает и про конфеты, и про цветы, и про пальто. Но о том, что дома его ждет жена, он все-таки помнит.
Шура как раз закончила просматривать киноафишу, когда раздался телефонный звонок.
– Здравствуйте, Шура. – Голос Вихрова был сосредоточен и немного устал.
– Володя! Как приятно, что вы звоните. А я уже выбрала фильм. Вы любите французское кино?
– Шура, я сегодня оперировал вашу маму.
– Что?!
– Ночью произошло смыкание нервов и потребовалась срочная операция. Ваша мама сама подписала согласие, и я счел возможным вас не беспокоить.
– Но как же…
– Шура, поверьте, что вы ничем не помогли бы, сидя у дверей операционной. – Он сделал паузу, давая время осознать логику его доводов. – Операция прошла успешно. Двигательные функции организма восстановлены, опухоль удалена, но я не могу гарантировать, что воздействие на метастазы будет столь же удачным. Мы просто должны делать все необходимое и надеяться.
– На чудо?
– Практически. Но чудеса случаются, Шура. Мама в реанимации, вас к ней могут пустить ненадолго.
– Что я могу привезти?
– Куриный бульон прекрасно восстанавливает силы.
– Хорошо. Я сварю и тут же приеду.
– Шура, по поводу кино…
– Да?
– Шура, я не пойду. – Телефон взорвался короткими гудками.
Шура медленно положила трубку. Все правильно. Пора и ей платить по счетам. Хватит этой щучьей наглости, этой вседозволенности, этих цепких попыток захапать, отнять, присвоить. Ведь ничего хорошего не получалось. Не получалось и не получится. И Аленки нет, и Дашка черт знает где, и мама болеет, и Валерка каким вырастет – неизвестно. А во всем Шура виновата. Хотела, как лучше, а вышло… И не будет у нее никакого кино. Не расплатилась еще по счетам. Много, видно, долгов за ней числится. Что ж, будет отдавать.
– Мам, ты чего? – Заспанный Валерка возник за ее спиной. Он любил днем поспать, словно барин. – Плачешь?
– Бабуле сделали операцию, но все хорошо. Я сейчас суп сварю – и в больницу.
– Поехать с тобой?
– Нет, она в реанимации. Тебя все равно не пустят.
– Хочешь, я пропылесошу или в магазин схожу?
– Сходи, Валерочка. – А может, и не так все страшно? Выйдет из Валерки толк. Вон как подхватился. И разволновался, и помощь свою предлагает. Значит, и потом в трудную минуту плечо подставит.
– Схожу, мам. Ты только скажи, что купить.
– Я список напишу.
– Ага. Мам!
– Да? – Шура взглянула на сына и буквально обалдела: каким же удивительно взрослым стал ее мальчик.
– Не называй меня, пожалуйста, Валерочкой.
Шура крепко обнимает сына и с нескрываемой гордостью произносит:
– Не буду, сынок. – И тут же пугается: – А сынком можно?
– Можно.
Валерка убегает в комнату, а Шура продолжает плакать, но уже от счастья. Похоже, судьба начала принимать погашение кредита.