I Will Be The End of You
Шрифт:
– Ты можешь что–нибудь внятно мне объяснить?.. – проговорила Руж, наконец немного придя в себя.
– Льгинунсен с тобой говорил про Антигацию? Хёртман передал тебе координаты тайника? – задал он риторические вопросы. – Думаю, тебе пора. Как и мне. У меня дел не меньше. – он провел этой же штукой над своим КПК.
Отнес прогматор обратно. И исчез, оставив мышку одну на дороге.
Пять часов? Поиск тайника? Относительная свобода?
Неужели карма всё–таки работает?
Этот
И ветер. Ласкает уши, щекочет нос. Настолько забытое, настолько далекое. Будто что–то словно из детства. Первые ощущения. Когда она сама, как и местные мышиные летуны, прыгали с балкона дома, и, неумело трепыхаясь крыльями, застревали в деревьях. Кто–то тогда сломал ребро. Кто–то получил сотрясение мозга. А кто–то… Впрочем, Руж не хотела об этом вспоминать. В своей жизни видела всего несколько моментов, достойных такого слова, как “воспоминание”. И первый контролируемый полет – одно из них.
Быть выше всего этого. Воспарить над суетой, обняться с небом, поиграть ветром, наперегонки с самим солнцем, попсовая за облаками…
От забытых ощущений Руж едва сумела удержаться на уступе крыши тридацтиэтажки.
Мир настолько мал. Тут вдали, от проблем, она могла уединиться. Подумать, или наоборот, выкинуть прочь поток бешеных скачков за право умереть предпоследним. Наверное, это присуще всему вымирающему племени летучих мышей.
Девушка вдохнула прохладную смесь концентрированного города.
Странный, витиеватый воздух, в котором, словно, уместились все судьбы, начавшие и закончившие здесь свой путь.
Закончившие… Груз прошлого снова навалился на плечи агента. И в первые секунды, с ужасом понимала, что она прошла через это. Пережила, осталась жива, вышла сухой из воды. Даже браслет, частенько напоминавший о себе, тому не помеха. Столько сухих текстов рапортов, столько кратких и нелогичных выводов.
Быть может, стоит наконец решить для себя, что сейчас важнее? Разобраться в самой себе, своих чувствах, отношению к окружающему. Продырявить голову, вынуть мозги, пересчитать их, и неумело затолкать их обратно, сбадривая черничным соусом.
Она слишком долго откладывала этот момент. Пора взять и решить этот вопрос.
– Ну, что, как обычно, дела любовные… вперед? – Руж хихикнула тому, что сказала это вслух. Или, может, она и до этого говорила, только не замечала.
Дурманящий дух свободы…
Может, бросить всё это к чертям, полететь далеко на юг, в жаркие страны, увидеть места былой славы… Посетить “Кобуро”, или павший “Дэс Эгг мк.4”… Такие возможности… Ах, жаль. Но мышь… она сама уже не понимала, кто за неё действует и говорит.
Нередко останавливалась и панически вертела головой: “Как я докатилась до такого? Почему я это делаю? Какие ещё такие обязательства?! Уберите руки!”
Пыталась ухватиться за ускользающую себя. Снова быть беспечной, коварной, вечно с сарказмом на устах и провоцируя других.
Но уже нет её “той”.
Вдохнула полной грудью. Плотно, так, чтобы каждая частичка организма насытилась кислородом. Закрыла глаза.
– Я просто повзрослела.
До боли сжались кулаки, а сознание кричало “нет!”.
То, что случилось тогда… Оно изменило её. Неаккуратно склеило её новый образ, имидж, самосознание и быт. И такой она была почти десять лет. Ничего не менялось.
Девятнадцать с громадным хвостиком. Уже давно не девочка, и даже старше “цветных”. Странно… Никогда бы не придала такому значение. Но не сейчас.
Если быть взрослым, значит иметь перед кем–то…
– Да черт побери! – воскликнула Руж, хлестнув себя по щеке. – Плаксивая девочка!
На глазах выступили слезы. Соло–концертом. Прокатились турне по её щекам и пали в бездонный туман, блеснув в ночных фонарях.
Наклз… Хах, Наклз. Ей собственный образ ехидны пережил столько метаморфозов.
Сперва просто обьект насмешек, потом непонятное влечение, а дальше – первый сексуальный интерес, влажные мечты о “любви–моркови”, которые она уничтожала при первой же мысли об этом. Создавала искусственную ненависть, презрение. Чтобы вызывать его внимание к своей персоне.
И это всегда получалось. И это странное влечение ко всяким стекляшкам. Не, здесь без хаос–водки точно не обойтись… Если бы та существовала. А вот психиатр и желтый дом есть. Если считать в роли психиатра больного на всю голову Хида. Но… он четко показал, что “цветные” для неё не просто те, кто всегда стоит на горизонте, с кем можно перекинуться парой фраз, или, ещё сотни других действий, в которых не упоминаются слова “дружба” и “любовь”.
И их “крайний” разговор. Она даже ни секунды не думала, перед тем, как войти к нему в комнату. И в мыслях не проскакивало то, что ехидна может её просто прогнать за шею. И он был бы прав. Но он принял. Не отверг просьбу мышки. Можно было бы согласиться и принять это за чистую благодарность. Ведь тогда она вытащила его из госпиталя… Да… Ведь она тогда сильно рисковала свой жизнью… И если бы не плохая кучность оружия этого мерзкого пса. И Хид со своими наречиями южного Рэбелиона… Какого черта? Откуда он мог вообще такие слова узнать и…
Ох, да ну это всё…
Руж посмотрела вниз. Ну, хватит этого дерьма. “Она слишком молода для этого”.
Расправила крылья. Почувствовала себя героем боевика.
Ступила в пустоту.
Пролетела несколько этажей.
Раскрыла крылья на полный размах. Ветер тут же ударил по нежной коже, трением разогрев замерзшее тело. И стала планировать.
Огибая здания, смотря на изредка проезжающие машины. Светофоры, фонарные столбы, запоздавших прохожие.
В обнимку с ночью, наплевав на рассвет.