Шрифт:
(с сокращениями)
– Собирайся, Орбел, сегодня ты поедешь со мной.
Юноша недоверчиво посмотрел на отца: – С чего бы?… Вот уже несколько лет ты только шепчешься с сотрудниками, что проскальзывают в твой кабинет с детективной таинственностью, запираешься, говоря по телефону, не отвечаешь ни на один вопрос, если речь идет о твоем эксперименте, и вообще игнорируешь нас с матерью, будто мы тебе чужие… И вдруг ни с того ни с сего: собирайся, доедем.
– Значит, так надо,- отозвался отец, бесстрастно выслушав тираду сына. Он завязал галстук тщательнее обычного.- Лучше взгляни, хорош ли узел.
– Узел-то хорош, да сам галстук…- Сын выразительно скривил губы и покачал головой.
– Так подбери что-нибудь более подходящее. Только скорее.
– Мало времени, мало времени,- проворчал Орбел. – Мог бы и заранее предупредить. Сам наряжаешься, а мне за тобой в домашних шлепанцах бежать?
Уже в машине Орбел, не скрывая досады, сказал:
– Может, все-таки объяснишь, куда мы едем?
– В НИК, разумеется. Конференция у нас. Конфиденциальная. Для узкого круга специалистов, наших и зapyбeжных.
Сравнительно небольшое помещение, в котором, как знал Орбел, должна была располагаться та самая лаборатория отца, выглядело неожиданно празднично. Музыка, мягкий свет, стол с угощениями… и люди. Довольно много людей.
Романа Борисовича Фальковского и Ольгу Пескареву Орбел знал, они были сотрудниками Научно-исследовательского комплекса. Остальных – нет. Его внимание привлекла девушка у плотно занавешенного окна. Длинное, грациозное тело, очень узкие плечи и бедра, скупые движения плавны. Она вся будто струилась, будто под облегающим оранжевым платьем не кости, не мускулы, а какая-то удивительно пластичная упругая масса.
Отца знали по международным конгрессам и симпозиумам, по научным публикациям, и Орбел нисколько не удивился, когда при их появлении все бросились к нему, чтобы пожать руку, выразить свои симпатии и уважение.
– О-о, мистер Карагези! Рад. Чрезвычайно рад засвидетельствовать вам…- широко улыбался странноватого вида пожилой американец с большими, подвижными руками. Он был руководителем обширного лабораторного городка и прославился оригинальными исследованиями в области генетики и микробиологии.
– Дорогой коллега! Видеть вас для меня тоже истинное удовольствие,- радушно, на свободном английском приветствовал гостя отец.- Мистер Кларк, разрешите представить вам моего сына.
Жесткая кисть Орбела хрустнула в медвежьем рукопожатии американца.
– Мистер Эдвард Тернер! Счастлив видеть вас. Что нового в старой Британии?… Бесподобная фрау Виллер! Слушал вас в Гарварде, это было прелестно – изящно и эффектно… Это мой сын, фрау Виллер. Прошу любить и жаловать… Дон Монорес! Благодарю вас… Господа! Я всем вам выражаю свою глубокую признательность за то, что откликнулись на мою просьбу и нашли время посетить нас… Мое почтение, мистер Калчер!
Закончив обход иностранных гостей, Карагези сердечно жал руки светилам, находя для каждого нужное слово.
Орбел с доброй иронией наблюдал и за девушкой, которая ела бутерброды… “Кто она? Пловчиха? Гимнастка? Акробатка? А может, балерина?- гадал Орбел, пережидая, когда девушка наконец насытится, чтобы не смутить ее.- Спортсменов и балерин держат на строгой диете. Вот она, наверное, и дорвалась”.
– Здравствуй, Лилит,- сказал Орбел тем игриво-беспечным тоном, каким обычно заговаривал с девушками. И на всякий случай поинтересовался:- Ты армянка?
Она вскинула на него быстрый подозрительный взгляд – одна щека ее смешно оттопыривалась. Так и не дожевав, девушка глотнула, и лицо ее снова стало симметричным. Большие, ничего не говорящие глаза не отрываясь смотрели на Орбела. Наконец она с усилием, как ему показалось, произнесла:
– Здравствуй… Лилит.
Наверное, это надо понимать так: “Здравствуй, Лилит”. Она решила представиться ему, не расслышав, что он уже назвал ее по имени. И улыбнувшись ей, Орбел ответил:
– У тебя очень милое имя. А меня зовут Орбел. Давай знакомиться.
Она выслушала его, слегка наклонив голову набок, и с той же интонацией… вернее – без нее, повторила:
– Здравст-вуй-Лилит.
Улыбка соскользнула с его лица.
– Ты была очень голодна сегодня?
Ее губы раскрылись будто бутон, глаза не отрываясь смотрели в его глаза.
“Ах, вот в чем дело!- осенило Орбела.- Девушка иностранка. Она плохо понимает по-русски”.
Он заговорил с ней по-английски, по-немецки. Даже по-армянски. Она безмятежно созерцала его. Тогда он, для выразительности тыча пальцем себе в рот, сказал:
– Ам-ам. Кушать. Ты хотела кушать, да?
Она поняла его и, казалось, обрадовалась: – Лилит кушать хочет.
– Как? Еще?!- не сдержался Орбел.- Понял. Я сейчас. Мигом. Подожди.
Он незаметно подошел к столу – отец, не прерывая беседы, наблюдал за ним,- уложил на тарелочку целую горку разных бутербродов и вернулся к девушке.
– Вот, пожалуйста. Это тебе.
Она посмотрела на еду, потом на него и снова сказала:
– Лилит кушать хочет.
Он растерялся, стоя перед ней с тарелкой в руке.
– Лилит кушать хочет.
Он озадаченно смотрел на нее. Она – на него, сидя на стуле, пока взгляд ее не затуманился. Веки, будто под тяжестью ресниц, медленно закрылись, она уютно поджала под себя ноги, опустила голову на руки и… заснула.
Орбел оскорбился. Впервые девушка уснула от скуки в его присутствии. Он нашел взглядом отца и, поймав его ироническую усмешку, поспешил присоединиться к остальным.
Ученые толковали о тайнах самовоспроизводящейся клетки, о первичных органических молекулах, о ДНК и РНК, о протеиноидных микросферах.