И я там был..., Катамаран «Беглец»
Шрифт:
Наконец мы выбрали место у самой дороги — залитый солнцем пригорок, крутой и высокий, но, к счастью, с ровным выступом для моего шезлонга. И впервые была идиллическая картинка: я, развалившись в кресле, принялась читать свой «Неман», а племянники, как положено, копошились, рядом, выискивая землянику. И тут я вспомнила про письмо. Почтовый штамп Ратомки вчерашним числом. Я разорвала конверт, вчиталась… и не знала, как реагировать… «За все спасибо. Отбываю ближайшим поездом. В родственники не напрашиваюсь, алкоголиком еще не стал. Приятного отдыха в садоводстве. Горячий привет соседям.
«Ну, точно! — подумала я. — Экзамены провалил. Свихнулся там от жары… Но чтобы куда-то ехать!..» Расстроенная, я смотрела на детей: состав был полный — трое моих, Димка и Сержик. Но идиллия длилась недолго, ягоды их не очень интересовали… Все скоро меня покинули. Как всегда, когда не даешь им больше новой для них информации и, отвлекшись чем-то своим, обрываешь невидимую нить контакта, которую по-настоящему умеют чувствовать только дети, они становятся «предателями»… Издали фон их голосов доносил до меня, что снова они «варятся в своем соку»:
— Моя проволока!
— Моя!!
— Не мешай, Натка, — строго кричал Виктор. — Отдай гусеницу!
— Сам жадина, — парировала Наташа.
— Слётай лучше возьми на кухне часы… Слышь, Катька?
— А мне, думаешь, не интересно?
— Ой!.. Чур, это моя стенка!
Но я читала… Я сидела лицом к солнцу, внизу передо мной лежала дорога, становившаяся то желтой, то серой от наплывавших на солнце тучек и обегавшая сейчас мой светлый холмик, как серая речка… убегавшая туда, вправо, в старый ратомский лес. Обычный сельский большак, на котором и за день, впрочем, можно не встретить ни единого человека. Правда, опять поговаривали сегодня, что видел здесь кто-то людей с пустыми бутылками…
А на пологом взгорке по другую сторону большака, словно на противоположном берегу, там, на границе поля и березовой рощи, копошились племянники. Что-то они притихли… Это было довольно странно, и я на всякий случай изредка и с подозрением поглядывала в их сторону.
Димка то и дело уходил куда-то, а сейчас возвращался по дороге из леса, держа в руках пустую бутылку — обычную, темно-зеленую, из-под пива или минеральной воды.
«Ну и ну! — подумала я удивленно. — Все на этих бутылках помешались!»
Хмурый Димка подошел ко мне и рассеянно сказал:
— Слушай… Все равно ты ничем не занята. Сходи домой за часами!
Я ошарашено на него уставилась. Вот ребенок! Когда это у меня были часы? В жизни их не носила! Не знает, что ли… И неуверенно предложила:
— Есть у нас на кухне будильник. Принести?
— Нет… — покачал головой Димка, — мои принеси, с секундной стрелкой… — и покосился через плечо на заголовок статьи, которую я читала: «Вселенная. Гипотезы и открытия». — На тумбочке в моей комнате поищи. А я пока почитаю… «Конечна ли жизнь Вселенной», — шептал он подзаголовок и, заинтригованный, бесцеремонно выдернул из моих рук журнал.
Что оставалось делать? С их точки зрения, я одна сейчас ничем не была занята. Ладно, мне это и впрямь не в тягость. Я покорно встала и не спеша зашагала по дороге к дачам. Бездельники-воробьи заливались в кустах от радости, будто приветствуя мое героическое послушание.
Димкина бабушка пропалывала клубнику.
— Здравствуйте! — сказала я. — Димка меня за часами прислал.
— Погляди сама, — откликнулась Марья Петровна. — Где он там пропадает? А то Игорь спрашивал. Пленки принес.
На веранде у Марьи Петровны была чистота, не чета нашей. Я скинула босоножки и прошлепала по только что вымытому полу к Димкиной комнате, рассеянно открыла дверь, и тут что-то упруго-мокрое плюхнуло мне в лицо.
— Одеяло, гляди, не трогай! — панически донеслось из сада. — Ничего не трогай! Димочка не велит! Аппараты свои в темноте заряжает.
Я включила свет. Осторожно раздвинула фотопленки, сохшие на веревке прямо в дверном проеме, и подошла к столу. Рядом с часами лежали два фотоаппарата, а посередине возвышался «Крокус» — явно Игорешкин, больше ни у кого на дачах не было такого ценного увеличителя. Одеялом было завешено окно. На подоконнике — ванночки для проявления, пачки с химреактивами.
«Неужели этот ребенок уже печатает фотографии?» Но самих фотографий видно не было. Какое-то интуитивное чувство подсказало мне открыть нижний ящик письменного стола. Снимки лежали стопками…
«Ей-богу, творчество сумасшедшего!» — подумала я в полном смятении. На половине снимков не было ничего… Один белый фон. На других — какие-то люди, машины. Старик сторож… А вот — Марья Петровна… Вот опять она, вернее, ее половина… от пояса и до пяток. Ноги в тапочках крупным планом, как у Чюрлениса, есть у него такая картина — гигантские стопы неведомого короля…
— Что ты там… никак не отыщешь?! — взволнованно крикнула Марья Петровна под самым окном, и я поспешно ответила, что порядок, мол, уже нашла, бегло досмотрела пачку и бросила назад в стол. И вдруг рука моя вновь потянулась к верхнему снимку… Я все еще машинально задвигала ногой ящик и — не верила своим глазам!
«Может, это все-таки не он? — я вертела фотографию и так и сяк. — Снят сзади, и поза не его… Но майка! Та самая, с нарисованным на спине надкушенным яблоком! Он сам размалевывал ее в прошлом году!.. И потом, что бы я — не узнала Алеся?!» Сунув фотографию в карман рубашки и зажимая в руке часы, я бросилась вон из комнаты и опять налетела на эти пленки. В голове мелькнула догадка. Теперь-то я решила их рассмотреть. Первая пленка вся была засвечена — одни черные кадры. На второй — уже знакомое: машины, люди… А на третьей равномерно чередовались засвеченные и удачные кадры. Не теряя более ни секунды, я вылетела из дома. И вовремя — на крыльце наткнулась на Марью Петровну.
— Ты там ничего не нарушила? — тотчас затараторила Марья Петровна. — Димочка всем запрещает трогать… Димочка говорит…
— Ничего я там не нарушила! — заверила я, не дослушав. «Димочка! — подумала про себя. — Царь и бог! Вымуштровал бабусю! На цыпочках ходит». — Только свет позабыла выключить! — вспомнила я с досадой и, не вдаваясь в детали, зашагала прочь.
Даже быстрая ходьба успокоила меня не сразу. Только в конце дороги я вновь обрела хоть какое-то душевное равновесие.