И явилось новое солнце
Шрифт:
Гунни открыла было рот, но Афета жестом заставила ее замолчать.
– А теперь ступайте за мной.
Мы повиновались, однако она сделала лишь пару шагов к тому месту, где стоял Престол Правосудия Цадкиэля.
– Северьян, возьми ее руку, – приказала она. Сама же она вложила свою ладонь в мою и взяла за руку Гунни.
Камень, на котором мы стояли, ушел у нас из-под ног. В то же миг пол Палаты Слушаний сомкнулся над нашими головами. Мы падали (или нам казалось, что падали) в просторную шахту, полную резкого желтого света, шахту в тысячу раз шире, чем площадь камня. По стенам ее виднелись могучие механизмы из зеленого и серебряного металла, перед которыми
23. КОРАБЛЬ
Пока мы падали, я не мог вымолвить ни слова. Я лишь крепко сжимал руки Гунни и Афеты, не из страха потерять их, а потому, что боялся потеряться сам; и кроме этой тревожной мысли, ни одна другая не укладывалась в моей голове.
Наконец падение наше стало замедляться – или, вернее, перестало ускоряться. Мне вспомнились мои прыжки между снастей, ибо, казалось, и здесь нерациональный голод материи был ослаблен. На лице Гунни, когда она повернула голову к Афете, чтобы спросить, где мы находимся, отразилось охватившее меня в этот миг чувство облегчения.
– В нашем мире, – отвечала ей Афета, – на нашем корабле, если тебе удобнее называть его так, хотя он всего лишь движется вокруг нашего солнца и не нуждается в парусах.
В стене колодца открылась дверь, и, вроде бы не прерывая падения, мы остановились вровень с дверным проемом. Афета увлекла нас внутрь, в узкий темный коридор, который я мысленно благословил, почувствовав под ногами твердый пол.
– У себя на корабле мы не держим воду на палубе, – выдавила из себя Гунни.
– Где же вы ее держите? – спросила с отсутствующим видом Афета. Только заметив, насколько сильнее стал ее голос, я обратил внимание на шум – жужжание, похожее на пчелиное (как хорошо я запомнил его!), и дальний звон и лязг, словно боевые кони в доспехах скакали по мощеной дороге, а в деревьях стрекотали незримые кузнечики, которыми уж никак не могло изобиловать это место.
– Внутри, – ответила Гунни. – В цистернах.
– Должно быть, страшно выходить на поверхность такого мира. Здесь же цель, к которой мы всегда стремимся.
В нашу сторону направлялась женщина, весьма похожая на Афету. Она перемещалась гораздо быстрее, чем могла нести ее походка, поэтому на одном дыхании промчалась мимо нас. Я обернулся посмотреть ей вслед, внезапно вспомнив, как зеленый человек растаял в Коридорах Времени. Когда она скрылась из виду, я сказал:
– Вы нечасто появляетесь на поверхности, не так ли? Я должен был догадаться – вы все так бледны.
– У нас это награда за долгий и тяжкий труд. На вашем Урсе женщины, которые выглядят так, как я, вообще не работают – по крайней мере по моим сведениям.
– Некоторые, – поправила Гунни.
Мы миновали развилку, потом другую. И вдруг тоже рванули вперед, и тут мне показалось, что наш путь описывает длинную кривую, против часовой стрелки и вниз. Со слов Афеты я понял, что ее родичи любят плоские спирали; быть может, у них в почете и пространственные.
Словно волна, вздыбившаяся над носом попавшей в шторм караки, перед нами выросла двустворчатая дверь из полированного серебра. Мы остановились так плавно, будто и не сбивались с размеренного шага. Афета толкнула двери, которые застонали, точно клиенты, но не подались, пока я не пришел на помощь.Гунни взглянула на дверную табличку и, словно зачитывая начертанные там строки, произнесла: «Оставь надежду всяк сюда входящий». – Нет, наоборот, – прошелестела Афета. – Живи надеждой.
Жужжание и лязг остались позади.
Я спросил:
– Здесь меня научат, как добыть Новое Солнце?
– Тебя не нужно учить, – ответила Афета. – Ты уже вынашиваешь в себе знание и разрешишься им, как только подступишь к Белому Фонтану настолько близко, что осознаешь его существование.
Я посмеялся бы над ее странной манерой речи, если бы абсолютная пустота зала, куда мы вошли, не гасила любое веселье. Он был просторнее, чем Палата Слушаний, его серебряные стены смыкались наверху огромным сводом, следуя той траектории, какой летит брошенный в небо камень; но он был пуст, совершенно пуст, если не считать нас, шептавшихся у его дверей.
– «Оставь надежду…» – повторила Гунни, и я понял, что она слишком напугана, чтобы обращать внимание на Афету или на меня. Я обнял ее за плечи (хотя этот жест выглядел несколько несуразно по отношению к женщине моего роста) и попытался успокоить, тем временем соображая, какой глупой она должна быть, чтобы успокоиться именно теперь, когда совершенно ясно, что я могу сделать для нее не больше, чем она сама.
– Среди нас была девушка, – продолжала Гунни, – которая часто так говорила. Она не оставляла надежду вернуться домой, но мы ни разу не причалили в ее времени, а потом она умерла.
Я спросил у Афеты, как я проникся этим знанием, не осознавая его.
– Цадкиэль передал его тебе, пока ты спал, – объяснила она.
– Хочешь сказать, он приходил в твой дом прошлой ночью? – спросил я, только потом сообразив, что Гунни неприятно это слышать; Ее мышцы напряглись, она сбросила мою руку с плеч.
– Нет, – ответила Афета. – На корабле, я полагаю. Не могу сказать точно, когда.
Тут я вспомнил, как Зак склонялся надо мной в том потайном уголке, который Гунни нашла для нас, – Цадкиэль, преобразившийся в дикаря, какими мы, его прообразы, были когда-то.
– Идемте же, – позвала Афета. Она повела нас вперед. Я ошибался, заключив, что зал абсолютно однообразен; на его полу имелась большая черная площадка. Серебряные блики со сводчатого потолка падали на нее там, где были заметнее всего.
– У вас обоих есть те ожерелья, которые носят матросы?
Слегка удивившись, я нащупал свое и кивнул. Гунни сделала то же самое.
– Наденьте их. Скоро вы окажетесь без воздуха.
Только тут я понял, что, представляет собой эта искрящаяся чернота. Я вынул ожерелье, сомневаясь, если честно, работает ли еще каждая из соединенных вместе призм, надел его и шагнул вперед, ведомый любопытством. Моя воздушная оболочка двинулась со мной, и я перестал ощущать колебание воздуха снаружи; но я видел, как штормовой ветер, которого я не чувствовал, трепал волосы Гунни, пока она не надела свое ожерелье; зато странные волосы Афеты не колыхались, как волосы смертной женщины, а развевались точно знамя.
Эта чернь была пустотой; и пока я шел к ней, она поднималась, словно почувствовав мое приближение, и вскоре обернулась шаром.
Тут я попытался остановиться.
В тот же миг Гунни оказалась рядом со мной, тоже борясь с притяжением, и ухватилась за мою руку. В центре шара, прямо как на картине, которую я видел на борту, находился корабль.
Я написал, что попытался остановиться. Это было трудно, и вскоре я уже не мог сопротивляться. Возможно, пустота имела поле тяготения, под стать планете. Или попросту давление ветра на воздух, неподвижно стоявший вокруг, было таким сильным, что меня неудержимо тянуло вперед.