И явилось новое солнце
Шрифт:
– Похоже, это зал ожидания, – сказала Бургундофара, – только им, видно, давно уже никто не пользуется.
– Я имела в виду – где сейчас корабль. Мы за кругом Диса.
– Однажды, – произнес я, – один неплохо осведомленный о будущем человек сказал мне, что женщина, которую я ищу, – на земле. Тогда из его слов я заключил, что она просто еще жива. Корабль всегда был за кругом Диса.
– Ты меня понял. Когда мы с тобой вернулись на борт корабля, мне казалось, что впереди у нас еще долгое путешествие. Но для чего бы им – Афете и Заку – понадобилось это? Сейчас корабль покидает вечность, замедляя ход, чтобы шлюп смог
– Нет, – сказал я. – Этого я не знал. Да и поверить трудно.
– Иногда важно, во что ты веришь, – ответила Гунни. – Но не всякий раз. Этому я научилась здесь. Северьян, я говорила тебе однажды, почему продолжаю плавать. Ты помнишь?
Я бросил взгляд на Бургундофару.
– Наверно, потому, что…
Гунни покачала головой:
– Чтобы снова стать той, какой я была когда-то, но остаться собой. Ты, должно быть, помнишь себя в ее возрасте. Разве сейчас ты тот же человек?
Ясно, будто он был здесь с нами, в этом зале слез, я увидел молодого подмастерья, шагающего по дороге, в черном как сажа плаще, развевающемся за спиной, и с темным перекрестьем «Терминус Эст» над его левым плечом.
– Нет, – согласился я. – Давным-давно я стал другим, а с тех пор еще изменился.
Гунни кивнула.
– Вот потому-то я и останусь здесь. Быть может, здесь, когда я окажусь единственной, это наконец произойдет. А вы с Бургундофарой возвращайтесь на Урс.
Она повернулась и вышла. Я рванулся было следом, но Бургундофара потянула меня назад, а я слишком ослаб, чтобы сопротивляться.
– Пусть Гунни уходит, – сказала она. – С тобой это уже случилось. Оставь и ей шанс.
Дверь за Гунни со стуком захлопнулась.
– Она – это ты… – выговорил я.
– Тогда оставь шанс мне. Я видела, кем стану после. Тут не зазорно и пожалеть саму себя?
В ее глазах стояли слезы. Я покачал головой:
– Если ты не будешь плакать о ней, то кто же?
– Ты. Уже плачешь.
– Но не потому. Она была настоящим другом, а у меня их немного.
– Теперь я поняла, почему все эти лица в слезах, – сказала Бургундофара. – Этот зал устроен для плача.
– По тем, кто приходит и уходит, – произнес певуче новый голос.
Я обернулся и увидел двух иеродулов в масках, и оттого, что не ожидал уже их увидеть, я не сразу узнал Фамулимус и Барбатуса. Говорила, конечно, Фамулимус, и я радостно воскликнул:
– Друзья мои! Неужели вы отправляетесь с нами?
– Мы пришли лишь затем, чтобы привести тебя сюда. Цадкиэль послала нас за тобой, Северьян, но тебя и след простыл. Скажи мне, увидишь ли ты нас еще?
– Много раз, – ответил я. – До свидания, Фамулимус.
– Ты знаешь нашу природу, это очевидно. В таком случае мы приветствуем тебя и говорим тебе «прощай».
– Крышка люка откроется, когда Оссипаго задраит дверь, – добавил Барбатус. – У вас есть амулеты воздуха?
Я достал свой из кармана и надел. Бургундофара надела точно такое же ожерелье.
– Теперь, как и Фамулимус, я приветствую тебя, – сказал Барбатус и отступил в дверной проем. Дверь за ним закрылась.
Почти тотчас же распахнулись створки двери в дальнем конце зала; слезы из глаз масок высохли на лету и разом исчезли. За раскрытыми дверями сверкал черный занавес ночи, подвешенный между двумя звездами.
– Пора идти, – сказал я Бургундофаре, потом понял, что она не может меня слышать, и, подойдя, взял ее за руку, после чего никакой нужды в словах уже не было. Вместе мы покинули корабль, и, только остановившись на пороге и оглянувшись, я вдруг понял, что так и не узнал его настоящего названия, если только оно имелось, и что три маски в зале – это лица Зака, Цадкиэля и капитана корабля.
Шлюп, ожидавший нас, был много больше маленького флайера, который доставил меня на поверхность Йесода, и так же велик, как судно, поднявшее меня на корабль с Урса. И действительно, подумалось мне, вполне возможно, что это тот же самый шлюп.
– Иногда большой корабль подводят значительно ближе, – пояснила женщина, которой поручили проводить нас. – Но тогда можно затесаться между чьими-нибудь глазами и парой-тройкой звезд. Поэтому примерно день тебе придется провести с нами.
Я попросил ее показать мне солнце Урса, и она удовлетворила мое любопытство. Наше солнце представляло собой крошечное малиновое пятнышко, и все его миры, даже Дис, маячили тусклыми крапинками, которые темнели, проходя сквозь его мутный лик.
Я попытался привлечь внимание к далекой белой звезде, моей отторгнутой части; но женщина из сопровождения не смогла разглядеть ее, а Бургундофару, казалось, только испугала моя настойчивость. Скоро мы прошли через люк шлюпа и нырнули в его трюм.
27. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА УРС
Я вовсе не был уверен, что мы с Бургундофарой станем любовниками; но нас разместили в одной каюте (наверно, раз в десять меньше, чем та, которую я занимал в свою последнюю ночь на борту большого корабля), и когда я обнял и раздел ее, она не протестовала. Я нашел, что она гораздо менее искусна, чем Гунни, хотя, разумеется, не девушка. Не укладывалось в голове, что мы с Гунни возлежали вместе лишь однажды.
После всего младшая Гунни сообщила, что ни один мужчина не обращался с ней прежде так ласково, в благодарность поцеловала меня и заснула в моих объятиях. Я никогда не считал себя нежным любовником; некоторое время я лежал без сна, раздумывал об этом и, памятуя об обещании, которое я некогда дал самому себе, прислушивался, как столетия омывают корпус корабля.
Или это были всего лишь годы – годы моей жизни? Ощутив под собой здоровую ногу и чуть позже, когда в гостевой каюте я брил свое новое незнакомое лицо, я сперва решил, что груз этих лет каким-то образом был снят с моих плеч. Вот так и Гунни надеялась избавиться от своего бремени. Теперь я понял, что ошибался.
Исцелены были только раны, нанесенные безымянным асцианским копьем, луцивеем Агии и зубами летучей мыши-кровососа; я стал человеком, каким я был бы без этих (а возможно, и каких-нибудь других) ранений, потому-то мое лицо и сделалось лицом того незнакомца – ибо кто может быть менее знакомым, чем ты сам, и от кого следует ждать самых непредсказуемых поступков? Я стал Апу-Пунхау, чье воскресение я наблюдал в каменном городе. Мне это казалось молодостью, и я оплакивал упущенные годы. Быть может, однажды я снова поднимусь на борт корабля Цадкиэля, чтобы, как Гунни, найти истинную молодость. Но если я опять попаду на Йесод, то останусь там, если только мне позволят. Наверно, за долгие века его воздух сможет смыть с меня мои годы.