И за воздух хватаясь руками
Шрифт:
* * *
Ничего другого не ждала:
Лишь печаль о том пылавшем лете,
Где под солнцем сквозь дымы жила –
Не одна совсем на белом свете.
Солнце в нём стояло без лучей,
Словно гонг лунищи в полнолунье.
Не была я в лете том ничьей.
А кукушка оказалась лгунья:
Надрывалась сквозь угар и дым
Родниково-чистым метрономом.
Выстрелила ветка холостым
Под ботинком, жавшим ногу, новым,
Обломилась,
Пожелтевшей, будто бы мочало.
Не мелькнуло мысли в голове,
Что конец имеет и начало.
* * *
Тисками зажала тоска.
И в лете теперь неуютно.
Я вспыльчива стала, резка.
День завтрашний видится смутно.
И больше уже никогда
Не кинуться с рёвом в объятья.
…Бежит ключевая вода,
Полощет оборки у платья.
Не спрятаться больше никак
От мира, уткнувшись в колени.
Гоню прочь нахлынувший страх…
А близкие, зыбкие тени
Бредут позади в немоте,
Не слушая больше о бедах,
На вечной теперь высоте,
Последние боли изведав,
Лицо окуная в тот свет,
Что грезился ярким туннелем:
В него до поры входа нет –
Есть свет из-под запертой двери.
* * *
Живу средь птиц и буйных трав.
Куст ежевики ранит ноги,
Пройти сквозь заросли не дав,
Что воцарились на дороге.
Оплёл крапиву змеем вьюн,
И комарьё зудит так гнусно…
И перекрыл тропу валун…
Но не от этого так грустно,
А от того, что жизнь прошла,
Где был наш дом набит, как улей.
В нём из щелей торчит кошма,
Чтоб в них ветра в сердцах не дули.
Но ветер в окна залетел
И сквозь трубу
Навылет сгинул,
Всё перепутал, всё задел,
Всё с мест любимых передвинул.
* * *
Никакой перемены в природе.
Вновь с горы бурный глины потоп.
Снова память в тот омут уводит,
Где вдруг бабочка села на лоб.
Свои чёрные крылья сложила,
Не смахнув ими мягко слезу.
Никуда-то она не спешила
И парила, дрожа на весу.
А потом опустилась вдруг тенью,
Просыпая хитина пыльцу,
Навевая тоску и смятенье,
Что подходит жизнь, видно, к концу.
Посидела, листочком вспорхнула,
Бросив страшную тень по стене…
Как та бабочка, жизнь промелькнула,
Захлебнулась в метельной весне.
* * *
Ни с кем, ни слова…
Но не тишина.
Скрипят суставы высохших деревьев.
Я привыкаю жить теперь одна
В пустынном доме,
Как в угрюмой келье.
Шагов не слышно.
Разве старый ёж
Вдруг напугает топотом средь ночи…
Но явь иль сон – так сразу не поймёшь.
И ночь от ночи нынче одиноче.
Так хочется весь день пересказать:
Откроешь крышку –
Пар порхнёт наружу,
И сможешь в голове всё увязать,
Но никому твой мир теперь не нужен. –
Всё меньше книг читают по ночам
(Болят глаза, и времени – не густо:
Опять слизняк надумал есть кочан –
Подсуетись, чтоб выросла капуста).
А мне смотреть, как покосился дом:
То ль грунт ползёт, то ль рухнула подпорка.
И дверь закрыть могу с большим трудом,
Хотя кому нужны души задворки!
Вот чинно мышь пошла наперерез.
Знать, за свою почти что принимает.
И сад – не сад, – деревьев диких лес,
Где сквозь листву лучи не проникают.
* * *
Вода – парное молоко.
Свежа трава, как в мае.
Я заплываю далеко,
Где рыбок вьётся стая.
Забавно видеть окуней,
Что окружили леску.
Подводный мир – сплошь из теней,
Где ни одна не резка.
Лицо всё сморщено рекой,
Как будто бы от плача.
И лик то мамин, или мой?
В нём водомерка скачет:
Измерит глубину морщин. –
Завидовать всем ловким?
Спазм крутит горло – хоть кричи,
Да заперт выдох в лёгких.
* * *
А травы всё гуще и гуще.
Деревья дошли до реки.
Печаль гложет прежнего пуще,
Хоть райские нынче деньки.
Так долго готовилось лето
Спокойным теплом одарить
Ту жизнь, что без вкуса и цвета,
Но тянется, будто бы нить
Из старой кофтёнки,
Что с детства,
Давно коротка, хоть мила.
Кому же оставишь в наследство?
На нитки пустить – все дела!
За петелькой петелька быстро
Ложится в извивах вся нить,
Как будто и не было смысла,
Когда-то те нитки крутить
Из тонких, чтоб были прочнее,
Чтоб кофту до дыр всё таскать…
Как не было вовсе ребёнка,
Осталось чуть-чуть распускать…
* * *
Заснула под утренний дождь,
Что целую ночь собирался.
Я знала: в снах снова придёшь,
Хоть жизни клубок размотался –
Его не смотаешь назад: