Шрифт:
Прикрывая тоненькой, напечатанной на дрянной бумаге, брошюркой под названием «Единственный верный политический курс» карманную книжку «Иные миры», содержащую запрещённые материалы, Рувим Строев (некогда он носил фамилию Мраморный, но вынужден был сменить её), сидевший в комнате одного из миллионов полуразрушенных зданий, принялся за чтение. Сегодняшние военные сборы, грядущее выступление диктатора Тремса – всё это моментально выветрилось из головы Рувима. Он полностью погрузился в чтение. Книга увлекла его: страница за страницей, глава за главой, и вот он уже дошёл до середины…
– БАХ! –
У двери снова раздалось громыханье. Рувим встал и прислушался. Это мог быть его враг, уже вторую неделю охотившийся за ним – Ищик Сладчайший, член «борцов за толерантность», невежественный человек, в чьих понятиях толерантность превращалась в чистое безумие. Ищик оправдывал педофилию, кричал, что «педофилы – тоже люди, просто у них вот такие потребности, которые надо уважать», остервенело преследовал тех, кто хоть раз посмел без должного почтения обратиться к людям с умственной отсталостью, как с врождённой, так и с приобретённой, считал, что все квартиры в неразрушенных зданиях должны принадлежать именно им, а здоровые, дескать, и так перебьются.
На протяжении многих лет бредовые идеи Ищика вызывали бурю негодования у сестры Рувима, Сильвы Мраморной, которая всю свою жизнь посвятила политике, при этом не относя себя ни к одному из трёх существовавших политический лагерей, враждовавших друг с другом. Одну из гневных речей Сильвы, с которой она выступала два года назад перед своими немногочисленными сторонниками, в числе которых, естественно, был и Рувим, он помнил так, как будто слышал её вчера:
– Всё это невыносимо глупо! – говорила Сильва Мраморная – Понятие «толерантность» теперь сродни ругательному слову, отсылающему к бредовым идеям Ищика, ставящего людей с диагнозом идиотия выше здравомыслящих и образованных и обрекающего сотни детей на психологические травмы своим потворством педофилии. Да – толерантности, нет – прикрывающимися ею бреду и безумию! Что касается «Единственного верного политического курса», то это тоже маразм: Тремс, Тремс, о великий диктатор, забери наш разум, свободу и сердце, всё забери, отдаём тебе всё во имя нашего могучего козлиного стада, воюющего против стада баранов! – слышались смешки и одобрительный гул в рядах сторонников – В довершение всех бед – жестокие, озверевшие твари, именующие себя анархистами. Я уверена: из одного места ноги растут, да, правильно усмехаетесь, из великой задницы, то бишь из верхушки. Наша обезумевшая от власти и денег элитка хочет позабавиться, поиграть судьбами людей, посмотреть, как кретины будут резать друг друга… И в итоге останется жалкое нищее стадо полулюдей-полузверей, которое будет порабощено. Но пока мы живы, этого не случится! Не победит глупость вселенская, не будет править миром мерзость невиданная!
Едва она закончила, как со всех сторон послышались одобрительные
Но через год после того выступления, надолго врезавшегося в память Рувима, тысяча слабоумных существ, которых Ищик Сладчайший ставил выше здравомыслящих людей, по его наущению растерзала Сильву Мраморную и её многих сторонников, при этом потеряв больше девяти десятых своего так называемого войска. Тогда во главе мраморцев встал Аристарх, брат Рувима. Он не был так красноречив, как Сильва, но не хуже её знал разные военные хитрости и приёмы. Аристарх успел извести половину сторонников Ищика Сладчайшего, но через месяц погиб с пятью товарищами в неравном бою с войском Тремса.
Вслед за убийствами Сильвы и Аристарха началось война против интеллигенции, долгая и упорная. С истинно аристократическим достоинством билось ополчение Сильвы, но со стороны Тремса, Ищика Сладчайшего и так называемых анархистов под предводительством Паразита воевало больше народа, поэтому все героически сражавшиеся против них мраморцы погибли. Все, кроме одного. Рувим Строев, главный разведчик лагеря Сильвы, не принимал участия в решающем бою из-за серьёзной раны, нанесённой Ищиком во время предыдущего сражения. Это и спасло его от неминуемой гибели.
После того рокового боя, в котором пали все его товарищи, Рувим переоделся в одного из убитых сторонников Тремса и примкнул к его войску, мечтая отомстить за смерть брата. Но такой возможности Рувиму никак не предоставлялось: он не вызывал доверия у однополчан, у этих фанатичных обожателей Великого Диктатора. Строев казался им странным: он убивал людей не иначе, как защищаясь, не любил зверских расправ над врагами и сторонился других последователей Тремса. Такое поведение было подозрительным, и Рувим это понимал. Он догадывался также, что Ищик Сладчайший охотится за ним, и что последователи Паразита при любом удобном случае его убьют, снимут с трупа всю одежду и напялят на себя, а тело изжарят и сожрут – эти негодяи не гнушаются ничем. И поэтому-то с таким вниманием Рувим прислушивался к посторонним звуком, раздававшимся снаружи. Он прекрасно понимал, что друзей у него нет, а врагов он нажил немало, поэтому шансы, что его убьют, росли с каждым днём.
Неожиданно шум прекратился, воцарилась гробовая тишина. А потом странный, ужасно скорбный голос запел:
– Разброд, шатание, к тому же дурь в умах;
Смотрю на землю, и сжирает меня страх… – тут печальный напев внезапно оборвался. Откуда-то вдруг повеяло холодом, и в воздухе повис тяжёлый трупный запах. Рувима охватил ужас; да, как солдат Тремса он обязан был плюнуть и сказать: «Не вижу врага, не слышу врага – значит, его нет и бояться нечего!», потому что воины Великого Диктатора отрицали мир сверхчувственного и всё необъяснимое. Но Рувим не мог этого сделать: страх сковывал его движения, зловоние не давало вздохнуть, леденящий холод пронизывал всё тело, казалось, проникал прямо в душу. Строев застыл, обливаясь холодным потом, напряжённо ожидая, что будет дальше.
Конец ознакомительного фрагмента.