И жизнь, и слезы, и любовь
Шрифт:
Хоть открыл дверь мне сам Шуйский, я поняла, что дома он не один. В квартире была женщина: у входа стояли женские сапоги и висела шуба. Дама — ее звали Валей — была представлена мне как бывшая жена одного известного человека в шоу-бизнесе, который, кстати, был другом Шуйского. По официальной версии, которую мне преподнес Шуйский, она после развода собиралась эмигрировать в Америку. Пока оформлялись документы, сей добрый самаритянин дал ей приют. Там, правда, была одна-единственная кровать. Зная Шуйского, я сильно сомневаюсь в чистоте их дружбы. Валя ходила по дому хозяйкой, мило так здоровалась.
Она была очень Красива. Я позже нашла ее фотографии в обнаженном виде. Спросила:
— А что эти фото у тебя делают?
— Она просто не забрала фотографии,
Я всему этому верила…
А тогда… Пока Валя томно расхаживала по квартире, Шуйский мне сказал:
— Мы начинаем новый проект. Для начала надо съездить в Германию, в Мюнхен, сделать демо-записи.
Шуйский лихо оперировал жаргоном музыкантов. Сыпал терминами. Он производил впечатление вполне компетентного человека. Знаний он нахватался, работая с группой «Круиз». И из его речи можно было сделать вывод: Шуйский стоял у руля известного коллектива. Он если не директор, то по меньшей мере отец-основатель «Круиза». Позже я узнала: в круизовский звездный час Шуйский трудился мальчиком на побегушках при группе. Но он не из тех, кто теряет время даром. При отсутствии академического образования он феноменально обучаем. Шуйский, как губка, впитывал знания, которые, по его мнению, могли пригодиться в самостоятельном плавании. За время заграничного турне с «Круизом» он завел, связи в иностранном шоу-бизнесе — изучал правила игры. Словосочетание «авторское право» в начале девяностых для нас было пустым звуком. Шуйский уже тогда в нем хорошо разбирался. Во время гастролей он прекрасно сориентировался и в рекорд-бизнесе: во всем, что связано с музыкальными записями, их тиражированием и распространением. Он знал: это ему пригодится, и, не ленясь, осваивал новое.
У Шуйского возникла вполне своевременная на тот момент идея интернационального музыкального проекта. Железный занавес недавно пал, мода на все русское не прошла, западный интерес к российскому искусству не угасал.
Музыку к новому альбому написал Виталий Бондарчук. (Шуйский помогал ему еще в продвижении его предыдущего альбома.) Произведения Бондарчук создавал некоммерческие, но это была красивая музыка. Аранжировки очень удачные.
Забегая вперед, отмечу: наш с Шуйским опыт работы за границей не был успешным. Результат не мог быть другим, так как альбом не сопровождала рекламная кампания. Видимо, у Шуйского не хватило сил и связей для раскрутки альбома. Мы даже съездили с этой целью в Голландию, потому что оттуда поступило наибольшее количество отзывов на нашу музыку. Пытались давать какие-то интервью… Но это было каплей в море западного шоу-бизнеса.
Не следует думать, что между мной и Шуйским сразу возникло безумное влечение. Про нас нельзя сказать языком бульварного романа: страсть кинула их в объятия друг друга, и все преграды стали им сразу нипочем.
Я тогда была «плотно» замужем. Ценила своего супруга за человеческие качества и хорошее к себе отношение. У меня стала развиваться карьера. Она в момент встречи с Шуйским занимала мои мысли больше, чем личная жизнь.
Мы и общались-то с ним далеко не каждый день.
Подчеркиваю: первые два года знакомства у нас с Шуйским не было близких отношений. Даже тень интимности не пробегала! С ним я записывала альбом, как с любым другим продюсером. Одновременно пела с оркестром на Таганке, работала с Газаряном, пыталась пробиться на телевидение. Шуйский, помню, с видом знатока отчитал меня за достижение — съемки в «Песне года». Этот вечный телевизионный, как сейчас сказали бы, проект ассоциировался с советской эстрадой. А Шуйский в то время придумывал легенду о певице Валерии для Европы, где надеялся меня раскрутить. Он понимал, что для популярности на Западе малейший «запах» Советского Союза был губителен. Тогда я еще смела перечить своему будущему господину и повелителю, поэтому на критику ответила:
— Снялась и снялась. Я делаю то, что планирую заранее. Если у тебя были какие-то другие мысли, надо было ими со мной поделиться.
Несколько лет спустя я уже и помыслить не смела о такой храбрости…
Шуйский появлялся и исчезал. Иногда — на несколько месяцев. В «Таганку-Блюз» он частенько захаживал не один, а с разными моделями, актрисами. Настоящий плейбой. Я перестала о нем думать. Как и об англоязычном альбоме «Симфония тайги», записанном в Германии. Выйдет нечто путное из проекта — слава богу, нет — шут с ним, пробьемся в другом месте.
Альбом «Симфония тайги» записывали в Мюнхене.
Мы с Шуйским разговаривали целыми ночами. Оставались в гостях у его друзей и болтали от заката до рассвета. Все говорили:
— Не может быть, что вы не любовники! Вы же дни и ночи вместе!
А утром — опять в студию…
Но мы не были близки. Шуйский оказывал мне знаки внимания. Он только-только расстался с женщиной, которая по сути была его женой, и выглядел очень удрученным. (Много позже я узнала: разошлись они из-за того, что он ее страшно избил.) Я же оставалась холодна. Его, «профессионального» плейбоя, такой расклад, понятное дело, только раззадоривал. Меня же удерживало не только замужнее положение. В мюнхенской студии я впервые стала свидетелем его вспышки ярости по незначительному поводу (об этом тоже чуть позже). После этого скандала Шуйский уехал на Канары. Альбом мы закончили с немецким продюсером. Ну и бог с тобой, решила я. Вернулась в Москву. С иронией подумала: моя заграничная карьера завершилась, так и не начавшись. Я мысленно даже как-то оправдала Шуйского.
Я позвонила маме и рассказала об этом отвратительном эпизоде. Мамочка моя, как в воду глядела, отвечает:
— Какое счастье, что он не твой муж!..
А до ссоры мы разговаривали просто взахлеб. О чем? О работе, о вкусах, о жизни, о книгах, о путешествиях… Мы ночью музыку слушали. Меня душой уже, конечно, тянуло к этому человеку. Я как будто попала в собственные романтические мечты: за окном темно, музыка и рядом мужчина, который все понимает.
Не следует недооценивать, Шуйского. Он — безусловно яркая, незаурядная, содержательная личность. Все, что он вытворял в своей семье, свидетельствует о личностных отклонениях, о душевной пустоте, а не об отсутствии интеллекта…
В мае девяностого года Шуйский опять появился. Я поняла: проект продолжается. Ну продолжается и продолжается…
Шуйский совершенно неожиданно признался мне в любви спустя два года после знакомства. До того момента события развивались вяло: мы не обнимались, не целовались, за ручку и в обнимочку не бродили. И вдруг — как будто плотина рухнула.
Чувство было таким сильным, что я на какое-то время совершенно лишилась разума и воли, сама не заметив того. На недостатки Шуйского сразу обратила внимание мама.
Она говорила: этот человек плохо воспитан, не всегда адекватно себя ведет, у него определенно сложный характер. Но какое там: я летела на крыльях новой любви в светлые дали…
С моими родителями он поначалу очень хорошо общался (меня, по крайней мере, ничто не насторожило) — скрывал свою истинную сущность под личиной доброжелательности. Такой милашка-обаяшка.
Я еще официально не развелась с Лёней — просто собрала вещи и ушла.
Первый месяц с Шуйским прошел в полной эйфории. Свадьбы никакой не было. Просто стали жить вместе. Да и могла ли я тогда думать о каких-то бюрократических процедурах, когда алые паруса появились у моей пристани?
Вскоре Шуйский заявил:
— Ты не должна больше работать в баре.
— Конечно, Саш, — отвечаю.
Пошла и уволилась.
А ведь недавно получение места в баре на Таганке я считала большим достижением!
Это был единственный счастливый, ничем не омраченный месяц моей жизни с Шуйским. Да-да, вернее, месяц и две недели за десять лет брака.
Мы любили друг друга, мы бродили по Москве, мы ходили на рынок и покупали там домашний сыр, который дома ели с медом. Шуйский — вегетарианец! Я тоже перестала есть мясное — Саша говорил мне: