И звуки, и краски
Шрифт:
Какое особое чувство простора у летного поля! Запах топлива — запах могущества. Беско вытаскивает парусиновое кресло на край летного поля и прогоняет всех с глаз долой. Охранники не уходят. Они служат Лену, но не подчиняются ему. Хотя и идут навстречу пожеланиям — исчезают с глаз — залегли метрах в двадцати сзади Беско. Тяжелая работа у ребят! Не то что смерть, а даже небольшое увечье у подопечного — для них скорее всего — лишение памяти. Норма отношений по
Осеннее солнце неяркое, негреющее… Ветер с поля, пахнет желтыми цветами. Хочется уйти, лечь на сено и смотреть на небо. Но нужно работать. Самолета еще не видно, но он уже нащупал его в пространстве. Гигантские руки его, обретшие в процессе тренировок чувствительность и гибкость, ощутили далеко-далеко над лесом большую птицу.
Лен потягался силушкой и с самим самолетом — потаскал его за нос, ощутив почти физическую истерику бортовых компьютеров. Потом внимание Лена переместилось в кабину самолета. Он нащупал ручку. Давая понять, что уже незримо присутствует в кабине, он покачал самолет с крыла на крыло. Летчик некоторое время интенсивно сопротивлялся. Беско показал пределы своей силы, и летчик затих. Самолет «посыпался» из стратосферы, одновременно заходя на посадку.
«Зачем он так сопротивлялся? — думал Лен. — Ведь это же игра…» Уселся поудобнее, переместив центр тяжести тела вперед, на ноги, уперся руками в колени и опустил голову.
Он был весь там, в кабине. Посадка — дело ответственное. Летчик перестал сопротивляться. Ну вот… Давно бы так… Беско сбросил обороты, изменил геометрию крыла, выпустил закрылки, уже ощущая, как «припухает» машина, ложащаяся животом на подушку воздуха…
Приподнял голову, корректируя полет визуально. Вот выпущено шасси. Еще немного дожать… Так… теперь сбросить обороты…
Задрав нос, царственно-красивый истребитель вплывает на полосу, готовый вот-вот коснуться колесами бетона…
То, что происходит в следующую секунду, невозможно понять и объяснить. Самолет резко клюет носом. Тот, который сидит в кабине, со всей силой налегает на ручку, бросая самолет вниз…
Как в замедленной съемке нос самолета касается бетона… Удар! Сминается корпус, летят ошметки… Самолет продолжает зарываться в бетон, стремительно укорачиваясь. Вот-вот несущийся наждак бетона стешет и кабину пилота… Огромный черно-красный шлейф пламени ударяет в небо, обгоняет самолет и торжествующе разливается по бетону…
Не помня себя, Беско вскакивает, бросается навстречу этому морю огня.
У него есть первая возможность убедиться, что охранники едят свой хлеб не даром… Вырываясь, бьет охранника кулаком, но тот пропускает удар мимо уха. Спокойно и уверенно прижимает локоть кричащего Беско. Второй охранник в это время обхватывает Лена за пояс, как-то странно осаживая, лишая сил. Мимо них с воем проносятся службы аэродрома. Беско колотит нервная дрожь. Он никак не может избавиться от ощущения, что ручка самолета у него в руках. «Зачем, зачем! Что ему сказали? Зачем он это сделал?» — кричит Беско в отрешенное лицо охранника.
Внезапно он видит, что это не охранник — это Денко Дан! Дан радостно хохочет, по-бабьи бьет себя руками по бедрам.
Потом он подхватывает с земли невесть откуда взявшуюся куртку и набрасывает ее на Беско, все еще удерживаемого охранником.
Уже проснувшись, Лен с ужасом продолжает попытки вырваться. Кругом сковавшая его темень. Наконец он приходит в себя окончательно.
Рядом, свернувшись калачиком, спит Гейя.
«Не ударил ли?» — Беско осторожно косится на девушку. Нет. Спит.
Беско находит холодные ноги Гейи и осторожно зажимает своими. Поправляет ткань парашюта. На улице светает. Если бы не дождь, который льет уже третий день, было бы совсем светло. Часы у Беско на руке, но он боится разбудить Гейю. Да и что толку смотреть на время? Миновала декада с той поры, как это потеряло смысл. Впору было поверить словам Денко Дана о том, что судьба — ужасно неповоротливая девка. «Неповоротливая, да расторопная, — мысленно возразил ему Лен. — Эко крутит… Будто опыты кто ставит…»
Десять дней в лесу, словно стерли всю предыдущую жизнь. Дурацкий сон растревожил его и вернул память к событиям недавних дней.
Разговор с Денко Даном, забастовка, которую он устроил всей этой своре… Все кажется нереальным сейчас и отсюда.
Дурак-психолог со своими анкетами-тестами… В последние дни как с ума сошел — ни на шаг не отходил. Самый последний день — заноза в памяти. Что-то, что-то в нем от сценария… Неясные подозрения туманят сознание Беско, но не находят подтверждения.
Как же все это произошло?
Было утро. Был твердый отказ работать. Было требование отпустить его с полигона… А потом… а потом… Беско пытается восстановить события в их последовательности. Утром он пошел к спекулянтам и обменял накопившиеся талоны на добротный и неброский костюм спортивного кроя, модные, с рубчатой подошвой — хоть по скалам ходи — башмаки. Взял еще куртку с непромокаемым покрытием. В деревне все это было бы в самый раз. Армейское обмундирование, нашпигованное штатной и секретной электроникой, аккуратно повесил в номере. Но как только он отошел от шкафа, фон, пристегнутый к армейской робе, дал вызов.
Некоторое время Беско колебался: «Брать, не брать…» Он в отпуске… Так договаривались… Так было обещано. Но здравый смысл все же победил. Нежелание расширять конфликт взяло верх.
Вызывал Дан. Выходило, что отпуск нужно было опять отложить.
— Испытания срываются, Бес… Не в службу, а в дружбу… Поутюжь тайгу часок-другой и вся недолга… Без тебя это и за неделю не сделать. Железяка одна… С океана летела, почитай, ищи ее теперь в Учугуне… Сам Хан под контролем держит эти испытания. Бес, ну что тебе стоит? Для меня они очень много значат, эти испытания… Будь другом!